Выслушав тираду тетушки, Рэндол удивленно приподнял брови и осторожно заметил:
– Уверяю вас, тетя, этот документ не является посланием с того света.
– Спасибо, Рэндол, что просветил. Я и сама это понимаю. И нисколько не удивлюсь, если узнаю, что ты постарался на славу, когда составлялось это завещание. Назвать меня «любимой сестрой», а потом оставить свой портрет, который никогда не вызывал восторга, да и вообще мне ни к чему. Все это наводит на подозрения, что ты приложил руку к завещанию.
– А может, – вмешалась Стелла, глядя Рэндолу в глаза, – именно тебе пришла в голову блестящая мысль оставить мне две тысячи фунтов в виде удавки на шею.
– Что ты, милая, я бы не оставил тебе ни пенни, – ласково заверил Рэндол.
– А мне все равно. Не нужны мне эти паршивые две тысячи. И пальцем к ним не прикоснусь, даже если придется голодать!
Старшая дочь миссис Лэптон Агнесс Крю, приехавшая вместе с мужем на зачтение завещания, заявила:
– Я и не рассчитывала, что дядя упомянет меня в завещании, но то, что он и словом не обмолвился о малыше, сильно расстроило. В конце концов, малютка – единственный представитель третьего поколения, и дядя мог бы ему хоть что-нибудь оставить. Пусть даже какую-нибудь мелочь.
– Дорогая, он не считал моего сына членом семьи Мэтьюс, – любезным тоном утешил жену Оуэн Крю, тихий незаметный мужчина лет сорока.
– Возможно, ты прав, – согласилась Агнесс, унаследовавшая прямолинейность матери в сочетании с неотразимым добродушием младшей сестры. – Но я все-таки ношу фамилию Мэтьюс.
– Ошибаешься, любовь моя, до того как выйти за меня замуж, ты носила фамилию Лэптон.
– Ох уж эти мужчины! – жизнерадостно рассмеялась Агнесс. – На все-то у них найдется ответ. Ладно, что толку плакать над разбитым корытом? Больше об этом и не заикнусь.
– Разумное решение, дорогая, и от души надеюсь, ты будешь от него отступать не чаще трех раз на день, – с серьезным видом поддержал жену Оуэн.
Генри Лэптон, до сих пор не принимавший участия в беседе, неожиданно заметил со смущенным смешком:
– Будь благословен тот, кто ни на что не рассчитывает.
– Если желаешь, можешь считать себя отмеченным благословением, – сурово осадила его супруга. – У меня же на сей счет иное мнение. Грегори был страшным эгоистом, хоть мне и больно говорить подобные вещи о своем брате. Как только подумаю, что не будь меня, он уже лежал бы в могиле, и всем было бы наплевать, от чего именно он скончался. Жаль, что я вовремя не умыла руки и не оставила все как есть.
– Что вы, как можно! – запротестовал Рэндол. – Зачем же посыпать горящими угольями голову усопшего!
– Не вижу ничего забавного. Будь добр, Рэндол, прояви хоть каплю почтения к покойному!
– А по-моему, проклятое завещание – верх несправедливости! – с горечью воскликнул Гай. – Почему Стелле достались две тысячи фунтов, а мне ни пенни? И с какой стати Рэндол огреб львиную долю? Ведь он, как и я, не является Грегори Мэтьюсу сыном!
– Все дело в моем безумном обаянии, малыш-кузен, – пояснил Рэндол.
– Ни у кого, слышите, ни у кого нет таких веских причин для недовольства, как у меня! – дрожащим голосом выдохнула мисс Мэтьюс. – Долгие годы я всячески угождала Грегори, только бы он чувствовал себя комфортно. И никогда не сорила деньгами, отведенными на хозяйство, как многие на моем месте и поступили бы. И вот награда за труды! Какая злобная выходка с его стороны! Остается надеяться, что после смерти мы не встретимся, потому что тогда я выскажу Грегори все, что о нем думаю.
Харриет пулей вылетела из комнаты, а Рэндол тут же с дружелюбной улыбкой обратился к миссис Мэтьюс:
– А что скажет моя любимая тетушка Зои?
Миссис Мэтьюс, как всегда, оказалась на высоте.
– Мне нечего сказать, Рэндол, – промолвила она с отстраненной усталой улыбкой. – Все это время я пытаюсь забыть о бренных земных делах и дать мыслям возвышенное, глубоко духовное направление.
Генри Лэптон, считавший Зои самой очаровательной из женщин, огляделся по сторонам и, явно нервничая, с вызовом выпалил:
– Полагаю, Зои служит всем нам примером для подражания!
– Генри, – окликнула его жутким голосом супруга. – Я еду домой.
Миссис Мэтьюс некоторое время демонстрировала отстраненность от мирских забот, но, оставшись наедине с детьми, высказала свои соображения по поводу завещания:
– Нет, нам ничего не надо. Только следует думать о ближнем. Уважительное отношение к чувствам людей так много значит в нашем мрачном мире. Надеюсь, вы оба всегда будете об этом помнить. У меня нет претензий к Грегори, хотя как жена его брата могла бы на что-то рассчитывать, и многие меня бы поддержали. Насчет денег я не обольщалась и не надеялась что-либо получить. Но меня утешил бы маленький знак внимания, свидетельствующий, что обо мне не забыли. Боюсь, бедный Грегори…