Соня не помнила, чтобы она когда-нибудь испытывала к нему теплое чувство. Может быть, в самом далеком детстве, когда была несмышленышем и не замечала, как часто плачет мама…
Мама приняла ее решение молча и покорно. Она давно стала замечать, что младшая дочь уходит от нее. Но с Машей, старшей сестрой, у Сони произошло бурное объяснение.
Сестры всегда ладили друг с другом, даже дружили. Они многое любили одинаково. Вместе ездили на концерты, в оперу, не пропускали ни одной выставки в Академии художеств. Но для Сони все это постепенно отодвигалось на второй план; последний год перед уходом свои светские обязанности она выполняла автоматически; выполняла, потому что не хотела до поры до времени беспокоить мать.
Маша вначале просто не поверила, что сестра уходит к каким-то чужим людям.
— Ты пойми, — убеждала ее Соня, — они мне не чужие. Они для меня значат очень много.
— Но не больше, чем твои родные?
Сестра смотрела на Соню испуганно и удивленно.
Соня не стала кривить душой:
— Больше, Маша.
— Больше, чем я?
— Да.
Соня знала, что сделала ей больно, но ответить иначе ей не позволила совесть.
Впоследствии она жалела об этом ответе. Можно было промолчать. Тем более, что всего происходящего с ней сестре все равно было не объяснить.
Как-то возвращаясь с урока от одного балбеса, которого папаша готовил в военное училище, Сергей встретил Соню.
Она как будто через силу произнесла несколько приветливых слов и сразу словно отстранилась, отодвинулась от него.
— Что с вами, Соня? — спросил он.
— У вас есть мать? — неожиданно резко повернулась к нему она. — Вы ее любите? Впрочем, что я спрашиваю. Конечно, любите. Я не о том… Как ей живется? Вы ее давно видели?
В ее быстрых вопросах он почувствовал тревогу.
Сергей ответил, что мать видел давно, но думает о ней часто и с тоской…
Соня кивнула. Сергей увидел, что глаза ее заблестели.
— Пойдемте со мной, — решительно, с какой-то неестественной для нее поспешностью заговорила она, словно боясь передумать. — Мне очень надо. И ни о чем не спрашивайте.
В подъезде богатого особняка возле Таврического сада Соня позвонила.
Старик швейцар принимал у Сони пальто и, вздыхая, бормотал:
— Ах, барышня, разве можно по такой погоде в такой ротондочке? Совсем вы худенькая стали, в чем душа держится… Ее превосходительство вас наверху дожидается, в гостиной. Прошу вас.
Он остался с шинелью Сергея на руках и смотрел, сгорбись, как Сергей и Соня медленно поднимаются по мраморным ступеням.
В огромной комнате, освещенной одной настольной лампой, в уголочке дивана, кутаясь в плед, сидела маленькая, нестарая еще женщина и смотрела на вошедших испуганными глазами.
— Мамочка! — прошептала Соня и прижалась к ее коленям.
«Зачем она позвала меня? — подумал Сергей. — Я же явно неуместен при их встрече…»
— Подойдите сюда, — тихо позвала его женщина, — господин… молодой человек… я не знаю, как принято у вас. Простите.
— Сергей Михайлович.
— Да, да, Сергей Михайлович, прошу вас, садитесь сюда, к свету.
Он послушно сел на диван рядом с ней. Она долго рассматривала его.
Соня примостилась на ковре возле ног матери и заглядывала в ее лицо снизу вверх с грустной улыбкой.
— Вы извините, Сергей, что я вас так бессовестно завлекла. Но мама очень хотела познакомиться с кем-нибудь из наших. Вы уж поскучайте с нами немного. Я сюда ненадолго.
При последних словах лицо матери болезненно дрогнуло.
— Ну, что вы, — Сергей неловко успокаивал обеих, — я очень рад знакомству. Мы только что говорили с Соней о моей матери.
— Вы любите свою мать? — спросила женщина, и Сергей невольно посмотрел на Соню.
— Да, конечно, — ответил он.
— Говорят, нигилисты не признают никаких чувств.
— Кто же это говорит?
— В нашем доме, — неопределенно повела рукой женщина, — наши знакомые.
— Ах, мамочка, — с досадой вырвалось у Сони, — ты бы поменьше слушала всякие россказни.
— Тебе легко говорить, — возразила мать, — а я целые дни одна.
— Разве я похож на человека, для которого нет ничего святого? — с улыбкой спросил Сергей.
— Я не вас имела в виду, — смутилась женщина, — вы производите хорошее впечатление.
— Вот спасибо, мамочка! — захлопала в ладоши Соня. — Ты даже не представляешь, какой комплимент сделала Сергею Михайловичу. А то он, бедненький, думал, что похож на серого волка.
— Ну что ты, Соня, — пыталась угомонить ее мать, — ты бог знает что говоришь. Что про меня подумает гость?
— А так и подумает, — продолжала веселиться дочь, — что и ты воображаешь нигилистов сиволапыми лохмачами.
— Какие же мы нигилисты? — вмешался Сергей. — Это Тургенев пустил словечко, оно и пристало. Нигилист — от ничто. А у нас — реальная программа.
Сергей чувствовал напряженное внимание во взгляде женщины.
Наверное, общий смысл его рассуждений мало ее затрагивал, она ждала ответа на свои мучительные вопросы о дочери.
— За Соню вы можете не волноваться, — сказал он, — ей ничто не грозит.
Сказав это, Сергей тут же упрекнул себя: не надо неправды. Ничто не грозит пока. А что произойдет через месяц, неизвестно. Мать ее человек чуткий. С ней хитрить не надо. Она и так очень несчастна.
— Не успокаивайте меня, Сергей Михайлович, — слабо улыбнулась она. — Когда Сонюшка жила дома, ей постоянно грозил отец, теперь, я знаю, угрожает кто-нибудь другой. Ничего не поделаешь, такая, значит, судьба.
— Не будем преувеличивать опасности, — тряхнула белокурой головкой Соня.
— Ну, какой из тебя воин? Тебе бы вышивать, читать книжки, замуж готовиться.
— Мама!
— Что — мама? Я правду говорю. Вон, к Марише хороший человек сватается.
— Пусть сватается, — совсем по-девчоночьи ответила Соня, но сразу изменила тон. — Любит ее?
— Любит.
— А она?
— Что она? Стерпится — слюбится.
— Всегда ты так, мама! — повысила голос Соня, и Сергей почувствовал, как должен был ударить по нервам матери ее изменившийся тон. — Не слюбится! Ты всю жизнь терпела. Зачем же и Маше такое?
— Не знаю, Сонюшка, не знаю, — сдерживала слезы мать, — так хочется, чтобы у вас все было хорошо… Если бы отец был другим, и ты никуда б не ушла.
— Нет, мама, — опять ласково, словно уговаривая ребенка, возразила Соня. — Я ведь тебе уже объясняла. Отец только усугубил. Но неужели ты думаешь, я бы могла спокойно жить во всей этой роскоши, когда кругом…
— Я вот могу, — поникла мать.
— Я тебя и не виню ни в чем. У тебя жизнь сложилась по-другому.
— Да, по-другому, — как эхо откликнулась мать, — но я так люблю тебя, доченька, и так боюсь тебя потерять.
Скрипнула дверь.
— Вы просили напомнить, — сказал швейцар, — его превосходительство скоро вернутся.
— Да, да, спасибо, Матвей, ступай.
— Ну вот, пора уходить, — Соня поднялась, расправила складки платья.
— Я вас и чаем не угостила, — сокрушалась мать, — расстроилась я нынче. Ты не сердись на меня, Сонюшка.
— В другой раз попьем. Сергей Михайлович, я знаю, чай любит. Не хворай. Будь молодцом. Машу поцелуй.
— Дай я тебя поцелую.
Она притянула к себе пушистую голову Сони.
— До свидания, Сергей Михайлович. — Она пожала руку Сергея слабой ладонью. — Я очень рада, что познакомилась с вами.
Сергей молча поклонился.
На улице, когда Сергей и Соня отошли от подъезда, к дому мягко подкатил крытый экипаж.
— Не оглядывайтесь, — приказала Соня, взяла Сергея под руку и быстро свернула с ним в ближайший переулок.