Чандауре казалось, что время ползет медленно, словно улитка. Он ощущал нервное беспокойство и возбуждение, какое испытывает игрок перед решающей партией. Чем же было волнение, которое он когда-то испытывал на родине во время соревнований по боксу или фехтованию, по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас, в этой игре, где ставкой были судьбы двух племен, жизнь Руми и его собственная жизнь? Но несмотря на все, он, кажется, впервые в жизни был в своей стихии — он был в движении, он действовал и сражался. Было в этом что-то прекрасное, что-то рыцарское, что-то, что он считал важной, подлинной целью своей жизни, в то время как все остальное в нем, казалось ему иррациональной, до смешного глупой ошибкой. В нем запоздавшим эхом отозвалась какая-то атавистическая черта европейского конквистадора и требовала от него осуществления своих захватнических прихотей. Как обычно, в минуты душевного напряжения у него появилось непреодолимое желание закурить. Абсолютная невозможность его удовлетворить вызвала у него состояние нервного нетерпения. Усилием воли он удерживал себя перед тем, чтобы встать и начать прогуливаться перед воротами.
Какой же впечатляющий контраст составляло его поведение с поведением обоих туземцев! Они сидели неподвижно, как статуи, окаменевшие в ожидании сигнала от правителя. Ни один беспокойный жест, ни одно быстрое движение не выдавали внутреннего состояния этих людей.
«Они словно послушные, дисциплинированные манекены, — удивлялся Гневош. — Неужели они полностью лишены нервов? А может, это всего лишь проявление восточного стоицизма старой, вымирающей расы? Что за необыкновенное спокойствие и выдержка! А может быть… это только покорность судьбе?»
С западной стороны селения послышалось уханье филина, протяжное и жалобное. Гневош вздрогнул и выпрямился. Это Питерсон дал сигнал к атаке. Не прошло и минуты, как с той же стороны донесся шум боевых криков и лязг оружия. Тут же загорелось розовым светом зарево огней. Атахуальпа приступил к диверсионным действиям.
Чандаура кивнул своим. Они высекли огонь и зажгли костер. Огромное пламя взметнулось в небо и начало лизать красными языками ворота и сторожевые башни. В ответ донесся дикий рев черных и посыпался град стрел. Король вырвал из-за пояса томагавк и с криком «Вперед, во имя Ману!» бросился в ворота. Его крик повторили сотни воинов и одним прыжком оказались рядом с ним под шанцем. Стук топоров перемешался со свистом стрел и лязгом железа. Черные яростно защищались. Подвергшись нападению одновременно с трех сторон, они не растерялись и мужественно отражали атаки. Наиболее яростная битва разыгралась у главных ворот, которые штурмом брал Чандаура. Вскоре враги поняли, что воинами командует сам король, и поэтому оказывали в этом месте самое сильное сопротивление. Было мгновение, когда казалось, что светлые, на которых сверху сыпался град камней и нещадно лился кипяток, отступят перед яростью защитников. Ситуацию спас Чандаура. Нахмурившийся, с развивающимися, словно у бога грозы, Тавхири, волосами, с кровоточащим шрамом на щеке, он бесстрашно поднялся по приставной лестнице и первым поднес факел к частоколу. И хотя черным удавалось погасить огонь в одном месте, то тут же разрушительная стихия, направленная рукой короля, взвивалась в другом и венчала огненными перьями вершину палисада. Воодушевленные героизмом белого, краснокожие воины с удвоенным мужеством приступили к новой атаке.
Тогда сопротивление ослабло. В рядах черных чувствовалось подавленность. Сквозь разрушенные восточные ворота в селение прорывался Нгахуэ, который угрожал защитником с левой стороны.
— Да здравствует король Чандаура! — проревели сотни глоток, и под ударами топоров рухнули обугленные главные ворота.
Они ворвались внутрь лагеря. Но с западного фланга уже несся в дикой панике поток черных воинов. Атахуальпа в час победы также не хотел оставаться позади. И именно он оказался главным героем наиболее знаменательного события той решающей ночи. После долгой, упорной битвы он повалил Тармакоре замертво. Смерть короля завершила бой. Черные, дезорганизованные и окруженные со всех сторон, в знак капитуляции вывесили кусок красного сукна.
— Да здравствует Чандаура, король острова Итонго! — кричали победители.
— Да здравствует! — подхватили этот крик побежденные.
Но взгляды вождей и воинов напрасно искали того, кто был виновником торжества. Раздались голоса беспокойства.