Медвежий вольер устроен под большими буками и платанами. Загородка сложена из камней. Здесь Стефан и поджидает Губерта. Медведей не видно — ни уха, ни лапы.
Проходят люди, женщины, мужчины с важными портфелями, и все идут мимо медвежьего вольера. Вот и Губерт! Он весело шагает под деревьями. Черный футляр прижал к груди, будто драгоценность оберегает.
— Эй, Стефан, ты чего тут делаешь?
— Сам видишь — ничего не делаю.
Губерт заглядывает через каменную ограду — не вышли ли медведи из своей берлоги.
— Нет, опять их не видно. А до меня — не выходили?
— Не принюхивались даже, — говорит Стефан.
— Значит, еще выйдут. Подождем?
— Ты поиграй, — предлагает Стефан. Он никак не может решиться сказать Губерту о Сабине.
— Потом поиграю, — говорит Губерт. — А то вон те люди начнут останавливаться, человек сто сразу набежит.
— А ты — шапку по кругу.
— Мог бы. Но ты лучше скажи, почему ты сегодня удрал сразу после уроков?
— Удрал? Разве?
— Может быть, куда-нибудь торопился? Может, это ты из-за письма Аниного?
— Письма Аниного?
— Разве ты не получал письма?
— Ну ты и даешь! — говорит Стефан. — Это и не письмо совсем.
— А что ж тогда?
— Никакое это не письмо. Бумажка, так просто.
— И что же было написано на бумажке — так просто?
— Про дерево, — говорит Стефан и сам удивляется.
Губерт опять спрашивает:
— Про какое дерево?
— Ну, про то, для площадки. Вон как у медведей.
Дерево, которое стоит у медведей в загоне, серое и твердое, как железо, ствол исцарапан когтями, на суку висит старая покрышка.
— А у тебя что, есть такое дерево? — спрашивает Губерт. — Или у Ани?
— Нет, еще нет. Но тут есть один человек, он знает, где достать такое дерево.
— Где? Далеко?
— Далековато. За городом. На электричке надо ехать. Как мы в бассейн ездим. Я и подумал — дай-ка сразу съезжу.
— Сегодня? Сейчас?
— Вроде бы.
— И я с тобой! — говорит Губерт, и так решительно, что Стефан ошарашен. Смотрит ему прямо в его голубые глаза.
Это Губерт с ним ехать собрался? Ишь какой хитрый! А кто ж тогда за Сабиной зайдет?
— Я поеду с тобой, — говорит Губерт. — Только скрипку домой занесу. Подождешь?
— Я-то думал, ты мне немного поможешь…
Губерт стоит, обхватив черный футляр, и Стефану хочется, чтобы он его спросил, но Губерт стоит и не спрашивает. Стефану надо подумать, как ему дальше-то быть. Он говорит:
— Кому-нибудь надо за Сабиной в детсад зайти.
— Кому-нибудь? Кому это?
— Может, ты пойдешь?
— Мы ж с тобой ехать собрались!
— Я один поеду.
— Я ж хотел с тобой!
— В следующий раз. В следующий раз поедем вместе. А то кому ж за Сабиной идти?
— А почему ты сам не пойдешь?
— Далеко ехать очень. За городом ведь.
Губерт с футляром стоит у каменной ограды, то и дело заглядывает к медведям, долго рассматривает почерневшую покрышку, висящую на толстом суку, и в конце концов говорит:
— Тогда в следующий раз — обязательно.
— Ты сыграл бы что-нибудь, — говорит Стефан. Он берет футляр из рук Губерта, а тот бережно открывает его. Внутри поблескивает желтое дерево, на нем — матовые струны.
— Понимаешь, здесь на открытом воздухе может измениться звук. И людей еще очень много. Ну ладно — сыграю.
Он прижимает инструмент подбородком, взмах смычка… Стефан смотрит на руки Губерта, на сосредоточенное лицо, удивлен, весь ожидание. Смычок опускается, и слышен первый звук: еще робкий и жиденький, словно растерялся тут, под кронами деревьев, но вот и второй — тоже жалкий, но громкий, будто кто-то кошку мучает, и Стефан задерживает дыхание, чтобы не рассмеяться.
Но люди, и женщины и мужчины с важными портфелями, останавливаются, слушают, как будто теперь у них очень много времени…
Примерно после десятой ноты Губерт разыгрался. Смычок летит, и льется песня. Песня для медведя! Такой еще никто не слыхал. Это песня для танца, песня-приманка! Ну, а медведи? Медведи спят себе в берлоге. Носа не показывают, не то что лапу.
— Может быть, завтра попробовать? — говорит Губерт, опуская смычок, а люди, и мужчины и женщины, вежливо хлопают и снова пускаются в путь со своими портфелями.