Да уж, подивился бы Губерт.
— Что это с тобой? — спрашивает каноист.
Вздрогнув, Стефан поднимает голову.
— Не вкусно? Такое мороженое «Гаваи» называется.
— Вкусно, что ты! — говорит Стефан и вдруг слышит, как он сам спрашивает: — Ты, случайно, не знаешь, где старое сухое дерево найти?
— Дерево?
— Совсем старое, сухое, понимаешь? Чтоб лазить на него. Такое, как у медведей в вольере!
— У медведей?
— Ну да. В загончике у медведей. Их зовут Нанте и Иветта. Чтоб они могли играть, им дерево поставили. Может, даже два.
— Но ты-то у нас не медведь! Зачем тебе дерево?
Аня подняла голову. Ложка застыла в руке.
— Стефан детскую площадку нарисовал, — говорит она. — Для нее ему дерево и понадобилось.
— Как это? Кто детскую площадку нарисовал?
— Стефан. Там все есть. Даже пруд. И лебеди.
— Лебеди? — удивляется каноист и, отодвинув стакан с апельсиновым соком, ложится грудью на маленький стол.
— Где же это такая детская площадка?
— Между домами-башнями. Ты разве не знаешь?
— Между нашими корпусами?
— Да.
— И пруд там и лебеди? Ну, вы и размахнулись!
— Лебеди потом, — говорит Стефан, — а вот старое дерево не знаешь где взять?
Каноист трет одну руку другой, надо подумать. Ничего он пока не понимает, и в такую детскую площадку не верит. В конце концов Лариса, недовольно взглянув на него, хватает его за палец и говорит:
— Я еще кое-что могу предложить. Для детской площадки.
Все смотрят на нее.
— Гиппопотама-бегемота! — говорит Лариса.
— Чего-чего? — спрашивает каноист.
— Деревянного, конечно, — говорит Лариса, и все видят, что она всерьез, она правда предлагает поставить на детской площадке бегемота. Деревянного.
— Мышка, — говорит каноист, и на лице у него одно удивление.
Аня фыркает прямо в остатки мороженого «Гаваи». Но Ларисе, очевидно, не понравилось, что ее «мышкой» назвали.
— Оставь-ка мышку при себе, — говорит она каноисту. — Возьму и докажу тебе — будет бегемот на детской площадке! А ты позаботься о старом дереве.
— Где ты бегемота возьмешь?
— Макулатуру и вторсырье будем сдавать и закажем скульптуру бегемота.
— Скульптуру? А поскромней вы не можете?
— Делать так делать! — говорит Лариса.
— А мне, значит, старое дерево доставать?
— Тебе — дерево.
Каноист сидит и поглаживает бороду. Вид у него значительный, надежный, и Стефан уверен, что дерево он достанет. И завтра Губерт узнает: будет дерево, будет и бегемот. Да, да, и бегемот! Вот так!
До́ма, как всегда, дверь открывает Сабина. Рывком и во всю ширь. Но как только Стефан увидел сестренку, он сразу понял — что-то случилось.
Дверь в большую комнату открыта, на кухне гремит посуда: ужин, значит, уже позади. Сабина выпаливает:
— Ты меня не забрал.
— Ну и что? — говорит Стефан. — Губерт забрал. Чего тебе еще?
— Никто меня не забрал.
— Никто? Очумела, что ли?
— Вот и никто, чтоб ты знал! Меня воспитательница домой привела.
Стефан заглядывает в большую комнату, из кухни, за тонкой перегородкой, доносится звон тарелок и чашек.
— Воспитательница, говоришь?
— Воспитательница.
— А не Губерт?
— Воспитательница, — повторяет Сабина и, выставив животик барабаном, подергивает косички — то правую, то левую.
Стефан отодвигает ее в сторону, заглядывает в большую комнату и видит сквозь стеклянную перегородку отца. Герман не оборачивается.
— Привет, — говорит Стефан.
— Здравствуй, — отвечает Герман. Говорит спокойно и все еще не оборачивается.
Тарелки и чашки вымыты, кран закрыт. Герман вытирает посудный стол. Движения легкие, быстрые. Потом вешает выжатую тряпку на кран и вытирает руки о брюки. Сусанне бы это не понравилось, думает Стефан.
Правда, думать ему долго не приходится, вдруг Герман говорит:
— Не люблю я подобные штучки! — и оглядывается через плечо, затем скорее спрашивает, чем упрекает: — Где ты был?
— Так, немного погулял.
— Немного? И где?
— Так, больше в центре.
— И за Сабиной не мог зайти?
— Трудновато было бы, — говорит Стефан.
— Трудновато, говоришь. Я этого не понимаю! И понимать не хочу! Мы же договорились, что ты зайдешь за Сабиной.
— Договорились, но…
— Какое еще «но»?