— Мне все известно! — снова говорит она. — Все. Берегись! — и ушла.
Стефан — за ней. Сначала будто язык проглотил, но потом повторяет как автомат:
— У тебя не все дома! У тебя не все дома… — и так вместе с Ритой входит в класс.
Зло смерив Стефана взглядом, Рита говорит:
— Не подумай, что я рассердилась. А то еще вообразишь что-нибудь!
Но Стефан уже спешит к задним столам — перешагивает через ноги Марио Функе, а потом перелезает и через Париса Краузе — он как раз силушку пробует, опершись на два крайних стола.
Аня встречает Стефана улыбкой, но вдруг лицо ее делается строгим. Стефан подает ей руку, говорит:
— Ну, как?
Рука Ани и теплая и холодная, она сразу отнимает ее.
— Ты сегодня рано вышла? — спрашивает он.
— А ты — поздно, — говорит Аня, и оба сидят за своими столами и не знают, о чем говорить, — времени совсем мало осталось.
Место рядом со Стефаном, слева у окна, пусто.
Начинается урок. Математика. С утра и сразу самый трудный! А место рядом со Стефаном все еще пусто. Значит, Губерт не пришел.
На следующий урок он тоже не приходит. И на все другие. После второй большой перемены фрау Майнерт сообщает:
— Губерт Химмельбах заболел. Кто пойдет к нему и передаст домашние задания?
— Я, — говорит Стефан. Во-первых, потому, что Губерт его друг, а во-вторых, потому, что ему все равно надо поговорить с Губертом. Может быть, он вчера уже был болен? Во второй половине дня? Так ведь тоже бывает — вдруг ты сразу и заболел.
Губерт живет на десятом этаже. Одним пролетом ниже он тогда гидрант открутил. Стефан поднимается на лифте и не видит гидранта. Да он и забыл о нем совсем, сто лет тому назад это было…
Стефан нажал на звонок. Тихо. Вроде бы никого дома нет. Стефан звонит еще раз. В квартире слышатся быстрые шаги. Женщины на высоких каблуках так ходят. Мама Стефана тоже.
Дверь открывает мать Губерта. Она гораздо моложе, чем Стефан ее помнит.
— А, это ты! — говорит она. — Губерт будет рад. — От нее исходит какой-то очень нежный запах, и Стефан, послушно идя за ней, старается дышать только чуть-чуть.
У Губерта такая же комната, как у него. И такая же у Риты.
— Я тебе гостя привела, — говорит мать.
Легкий толчок. Стефан стоит посреди комнаты. Совсем обалдел. Он оглядывается, но она уже вышла и закрыла за собой дверь.
Койка — справа, точно как у него, а столик повернут узкой стороной к окну, книжная полка получается сзади. «Неплохо, — думает Стефан, — так лучше, чем у меня! Нет стены перед глазами».
Губерт лежит на кровати, может, и сидит, одеяло в цветастом пододеяльнике натянул до самого подбородка и смотрит на Стефана, как барсук из норы.
— Ну, как ты? — спрашивает Стефан.
— Садись поближе, я не заразный.
Стефан садится на рабочий стул, он мягкий и вертится. Стефан крутится на нем и оглядывает комнату. На стенах одни велосипедисты-гонщики. Сверкают спицы, яркие вымпелы и не меньше пяти портретов капитана сборной Тэве Шура.
— Вот кто настоящий чемпион! — говорит Губерт.
— А сам ты тоже катаешься?
— Буду, когда мне купят гоночный.
— Рост у тебя неподходящий.
— При чем тут рост? Это если на лошади, жокей должен быть легкий. Велосипедисту надо быть сильным. Выносливым.
Стефан кивает в знак согласия, не хочет обижать Губерта. Смешно ведь слушать про силу и выносливость от маленького Губерта. И Стефан не смеется, а серьезно спрашивает:
— Ты вчера тоже? Вчера тоже был болен?
— Нет.
— А за Сабиной не зашел?
— Не мог.
— Не мог?
— Правда не мог, — говорит Губерт. — Я вышел примерно в половине пятого — мы ж с тобой на это время договорились, правда? А как зашел в лифт — вижу, этот тип стоит, ну помнишь — в канадке?
— В канадке?
— Ну да, подлец этот, — продолжает Губерт, — стоит в самом углу кабины и глаза вылупил. Будто и не узнает меня. А ведь узнал сразу, бандит!
— Вот она и ошибка! — говорит Стефан.
— В чем?
— В том, что ты зашел в лифт.
— Ясно, что ошибка, а чего мне делать-то было? А как только я тронулся, он меня сразу схватил и в душегубку зажал.
— Безо всякого?
— Без чего это?
— Ну, никто не подсел на нижних этажах?
— Подсел. Женщина одна, но он уже крепко держал меня, а вид делал, вроде мы играем, шутим вроде. Женщина еще сказала — нашли где баловаться, в лифте-то! Вот так все и было.
— Во бандюга, — говорит Стефан.
— На предпоследнем этаже мы вышли. Потом пролезли под трубами и в сушилку. Ты же знаешь.
— В сушилку?
— Он снял там веревки. Связал меня. И крышка.