Первый тоннель завалился. Осыпалось несколько пещер. У Германа руки длинные, он работает как хороший экскаватор.
Стефан сверху следит за ним. Ребята собрались около высотного дома и тоже смотрят оттуда: что это дяденька в яме делает? Они даже песенку поют. Измываются над отцом и над сыночком. Громче всех старается Парис Краузе, а Марио Функе все время поднимает руки вверх.
«За этого я возьмусь! — думает Стефан. — Этот первым мне ответит. И за Париса, эту лису, — тоже. На остальных мне наплевать. А Марио и Парис — предатели! Вонючки они!»
Рушится свод второго тоннеля. Герман стоит, отдыхает. Снизу смотрит на Стефана.
— Ты не злись, — говорит он, — лучше возьми лопату.
— Чего это мне злиться? Из-за них, что ли?
Но когда он идет за лопатой, со стороны дома-башни доносится рев, и Стефан, зажав лопату под мышкой, словно копье, с места бросается на стаю. Парни стоят и орут, но вдруг, как зайцы, разбегаются в разные стороны. Стефан перехватывает лопату, крутит над головой, как могучий меч. Марио Функе верещит:
— Мама! Мамочка!
Победителем Стефан возвращается к ямам. Герман говорит:
— Здорово ты им выдал. Но что-то мне не понравилось.
— Не понравилось? Почему?
— С лопатой, понимаешь…
— Шушера они!
— Не о них я говорю. Я насчет лопаты.
Стефан соскакивает в яму. Отец растирает себе спину. Наверху проходит женщина.
— Давно пора, — говорит она.
Проходят двое мужчин. Тащат ящик с пивом. Без всякого любопытства заглядывают в яму.
— Лопата — это прежде всего рабочий инструмент, — говорит Герман. — Заруби себе это на носу.
Прошло несколько дней. Машины подвозят к ямам доски — старые, заляпанные, много раз использованные, и еще до того, как ребята успевают построить из них первый шалаш, появляются плотники. Молодые парни, семь или восемь, с большими белыми пуговицами на черных вельветовых жилетках и маленькими белыми пуговицами на черных вельветовых брюках. А один должно быть, бригадир — в широченной черной шляпе. Но как только они начинают работать — на всех белые шлемы.
Из ямы слышится ругань — много очень осыпавшейся земли приходится плотникам убирать! Но довольно скоро начинается великий перестук молотков. А когда он затихает и отзвучал последний удар — громадные деревянные ящики готовы, и тот, кто хоть что-то соображает, сразу скажет — это опалубка для бетона.
Бетон? — думает Стефан. Значит, не будет здесь детской площадки! Ее, наверное, там повыше устроят, а здесь бассейн для купания или фонтаны будут бить. Малыши могут кораблики пускать, а в жару — купаться. Но ведь для бассейна нужна вода, ее по трубам надо подвести. А никаких труб не видно. Нет, не бассейн здесь строят, просто три домика, вроде киосков что-нибудь — открытки продавать, шариковые ручки, сувениры всякие…
Вернее сказать, никто пока не знает, что будет с этими ящиками. Надо бы кого-нибудь из строителей спросить, тех, что дома-башни строят. Стефан двоих знает. Один — его отец, Герман. Другой — каноист. Если еще Артура добавить — будет три.
Стефан спрашивает каноиста:
— Что здесь строят, Гаральд? Что это за ящики?
— Детскую площадку. Детям играть.
— Ты так думаешь?
— Точно, — отвечает каноист.
Тоже мне, мудрец нашелся! Стоит тут в заношенных джинсах, вроде бы ненадолго от работы отлучился. Оба они сейчас находятся примерно на том месте, где Стефан с отцом стоял, когда тут тоннели были. Теперь здесь большие дощатые ящики, стенки двойные — сюда будут заливать раствор.
— Никогда в жизни здесь детской площадки не будет! — говорит Стефан.
— Будет. Будет, я тебе говорю.
— А где ж ребятам играть?
— Модерновая такая, самая шикарная во всем Берлине.
— А ты не свихнулся, нет?
— Со спиралями и шведскими стенками, — говорит каноист. — Со всякими лесенками и другими выдумками. На акробата в два счета выучишься.
Перехватил каноист! Ему никто не поверит. И Стефан не верит, хотя вообще-то он готов ему во всем верить.
— Значит, всякие такие штучки, говоришь?
— Одна спираль будет поставлена так, что ты через нее ногу не протащишь, пока через первую не протащил, а через первую не пролезешь, пока через вторую не прошел. Понял?
— Так я тебе и поверил.
— Я говорю — что знаю. — Каноист смотрит куда-то мимо Стефана, и вообще он сейчас Стефана совсем не замечает. Волосы, как всегда, торчат во все стороны. — Поживем — увидим, — говорит он.
— Ну, а этим ты что хочешь сказать? — спрашивает Стефан.
— Сам узнаешь.