Эти решения никогда не бывали заранее мне объявлены. Тем охотнее подчиняясь им, я переплыл океан в обществе Проктора Смита. Мы высадились в Нью-Йорке, затем переезжали долгое время из города в город. У моего покровителя всюду были дела и связи. На многих дверях я видел вырезанные на ярко начищенной медной доске слова: «Проктор Смит и компания». Я так и не знаю, чем торговал мой всемогущий спутник, золотом или шерстью, нефтью или железом. Я машинально входил за ним в банки и конторы, видел блеск полированных бюро и огни бесчисленных ламп с зелеными абажурами, слышал треск пишущих машин и звонки телефонов. Мы поднимались в быстрых лифтах на двадцатые этажи или спускались в туннели подземных дорог. Мы неслись в роскошных поездах и летели в головокружительных автомобилях. Мы ночевали в отелях, посещали рестораны, ходили на широко открытые для всех митинги проповедников и проникали в ревниво замкнутые от многих клубы. В этой странной и никогда мне не мыслившейся жизни я чувствовал себя более чем умершим для моего прежнего существования. Проктор Смит, погруженный в свои дела, нисколько не забывал о моем присутствии. Я знал это, я знал и нисколько не был обманут в своем ожидании!
Однажды, думая, что иду в клуб, я был проведен в тускло освещенную, отделенную рядом плотных дверей комнату. Несколько друзей Проктора Смита помещались за круглым столом около закрывшего глаза изжелта-бледного человека, оказавшегося знаменитым медиумом. Мы заняли свои места, погасили свет и присоединили руки; сеанс начался. Я видел вспыхивающие отсветы и голубовато-прозрачную ладонь, сплетавшую и расплетавшую над столом пальцы. Я ощутил на своем лице дыхание таинственного ветра, слышал касание к струне и условленный стук. Проктор Смит вопрошал духа о моей участи. Ему было отвечено, что эта участь решится в очередном братском кругу в городе Балтиморе.
Мы спешили теперь в Балтимору на созыв братского круга. Я не узнавал моего только что спокойного и деловитого Проктора Смита. Блестел его глаз, чаще обычного устремленный на меня, со щек не сходили два красных пятна, свидетельствовавшие о внутреннем возбуждении. Мы тщательно приготовились к назначенному дню. Мой покровитель предложил мне двухдневный пост и двухдневное раздумье об ошибках и грехах прежней жизни. Когда наступил вечер, мы сели в закрытый автомобиль, облеченные в длинные сюртуки и высокие шляпы с широкой траурной лентой.
В комнате, куда мы вступили, нас дожидались уже девять или десять джентльменов, одетых так же, как мы. Стены были голы, стояла холодная клеенчатая мебель вокруг небольшого возвышения, напоминавшего кафедру. Проктор Смит взошел на нее и начал проповедь. Огненные библейские тексты привели его понемногу в экстаз. Голос стал разящим, слова вылетали из горла яростно и отрывисто. Лицо его обливалось потом, он сдвинул на затылок шляпу и беспрестанно вытирался платком.
Если у этой мрачной проповеди был какой-либо смысл, он показался мне необыкновенно зловещим. Я начал подозревать частицу столь тщательно скрывавшейся от меня до сей поры истины. Все эти люди, окружавшие меня, гораздо дальше, чем я, переступили однажды тот порог, через который я едва занес ногу. Они побывали во владениях смерти, успели ли они, однако, вполне возвратиться к жизни? Я чувствовал ледяной холод, источаемый ими, я ощущал себя с ужасом среди мертвецов. Странные гримасы их, обращенные ко мне, казалось, говорили мне: «Да, и ты, ты один из нас!» Все повскакали вскоре со своих мест, Проктор Смит сошел с кафедры. Фигуры в длинных сюртуках и высоких шляпах взялись за руки и притоптывали ногами, изображая танец. Я увидел вдруг голубоватые языки пламени над каждым из них и содрогнулся при зрелище подобных магических кощунств. Я попробовал вырваться, меня крепко держали, ко мне были обращены закатившиеся в экстазе глаза, губы, искривленные судорогой и покрытые пеной. Повторив усилия, я освободился и бросился к двери. Она оказалась заперта, и я напрасно бил в нее кулаками. Проктор Смит уже подбегал ко мне. Нащупав в заднем кармане револьвер, с которым я не расставался со дней Кельна, я выхватил его. Прогремел выстрел.
Я не отправил в ад того, кто каким-то способом успел однажды улизнуть оттуда. Я промахнулся, меня схватили. Проктор Смит и его друзья имели достаточно причин не желать, чтобы кто бы то ни было разоблачил их тайны. Живые или мертвые, они искали способа отделаться от меня навсегда, не совершив вместе с тем преступления. Надо мной было устроено нечто вроде судилища. Проктор Смит, председатель, пролил слезу и выразил надежду, что меня приведет к раскаянию новое и тяжелое испытание. Сообщники его прогнусавили хором псалом. Приговор мне не был объявлен, но помимо моей воли приведен в исполнение.