День пятьсот пятьдесят третий.
Сегодня всё было подготовлено окончательно. Решили выдвинуться этой же ночью. Я немного волнуюсь: а вдруг не получится? По-моему, умирать мне пока рано...
И вот настал час, которого все мы так ждали. Мы выстроились в колонну по одному и твёрдым шагом пошли по катакомбам чёрного хода на поверхность..."
Я решил не тратить время на тщательное прочтение подробностей восстания и сразу пролистал тетрадь до конца этой истории. До конца записей мёртвого ныне американца оставалось страниц десять, не больше...
"...Мы подошли ко входу в тронный зал, расшвыряли охранников и выломали дверь. В центре зала на высоком золотом троне сидел трёхметровый (я не преувеличиваю!) скелет; в его пустых глазницах виднелся мозг, а внутри грудной клетки - не только сердце, но и лёгкие. Не удивлюсь, если он и говорить по-человечески мог.
Но тогда он сказать ничего не успел. Редж, Райан и ещё несколько человек сразу после проникновения в помещение разрядили свои арбалеты; короткие массивные стрелы вонзились ему в голову и в грудь. Однако, похоже, этого было мало: огромный костяк не только не упал, а ещё и попытался встать.
Попытался: после того как поднялся, он упал обратно на трон, приземлившись на тазовую кость. А я тем временем подошёл к нему и одним ударом меча отрубил ему голову (точнее, череп), а вторым - проткнул его сморщенное коричневое сердце. Труп диктатора свалился к моим ногам.
Ко мне подошли остальные члены нашего отряда.
- Мы победили, - тихо, но, как всегда, весомо сказал Райан. - Теперь нужно всем об этом сообщить.
- Мы займёмся этим, - ответил Редж.
- Самый главный вопрос, - произнёс я, - кто же станет новым королём?
- По-моему, это очевидно, - сказал Райан и впервые за всё время, в течение которого я был с ним знаком (кажется, дня четыре), улыбнулся. И я понял, что правителем он будет хорошим..."
Так, всё понятно: революция победила, справедливость восторжествовала. Можно отправляться и бояться разве что отсутствия тамошней валюты: с языком проблем не должно возникнуть, а от всех (ну, почти всех) прочих трудностей меня убережёт мой верный меч, в котором зачарования осталось процентов сорок или около того. Пистолет М208 с двумя патронами был моим неприкосновенным резервом, который я "засвечивать" в том, судя по всему, средневековом мире не собирался, а посему решил оставить его вместе с драгоценностями на острове - от греха подальше; к тому же, здесь их точно никто не найдёт.
Я спрятал дневник Смита, который, по сути, всё же представлял собой приключенческую повесть, и быстрым шагом отправился к порталу.
Во всяком случае, на ближайшее время я себе мир нашёл. Остаётся надеяться, что за пятнадцать лет после переворота там мало что изменилось.
В пейзаже, например, не изменилось ничего: я увидел ровно то же самое, что представлял, читая записи американца, - затянутое облаками небо, напоминающее схему поля какой-то глобальной компьютерной игры, море рядом с порталом, зелёная-зелёная трава, невдалеке - дорога и маленькое селение, окружённое лесом. И почему-то пришло ощущение беды, нависшей над этим местом. Значит, кто-то опять захватил власть?..
Я стиснул зубы. Ну почему, почему всякий раз, как я куда-то прихожу, мне приходится разгребать чьи-то проблемы?! Причём так было почти всегда: и в семье, и в школе, и в университете, и даже в фирме! Почему Высший Разум не может оставить меня в покое?!!!
"Потому что таково моё предназначение", - ответил мне мой собственный разум, и я, смирившись с этим, заспешил в посёлок, готовясь стать участником новой здешней революции.
Гостиницу, в которой когда-то прятались заговорщики, я, как и Смит, нашёл очень быстро: это было самое большое здание из тех восемнадцати, которые выстроились в пределах видимости вдоль дороги, которая, как и раньше, была просто широкой тропой. Люди, может, здесь и жили, только вот выходить на улицу не хотели, а врываться в дома с проверкой на населённость я не решился.
Я дошёл до гостиницы, поднялся по скрипучему деревянному крыльцу ко входу, постоял немного, оттягивая момент включения в здешнюю жизнь, но вскоре мне надоело ждать неизвестно чего, и я вошёл.
Человека, который находился за стойкой, я узнал сразу - это, без всяких сомнений, был Редж, но изрядно постаревший: в некогда чёрных волосах прочно поселилась седина, да и сам он выглядел уставшим от жизни, которая здесь, очевидно, шла хуже некуда. Если Смит оценивал возраст бармена лет в сорок, то я сейчас мог дать ему все шестьдесят.