– Дошли! – сказал передний, точно это так и должно было случиться. Остальные молчали: на слова не хватало сил.
Ещё несколько спотыкающихся шагов – и тяжёлый деревянный засов на двери отодвинулся от слабого нажима руки, словно его двигали каждый день. Вторую дверь, из сеней в избушку, открыли в темноте на ощупь. Сделав три шага, наткнулись на нары, повалились на них, да так и остались лежать.
Кто из людей перед этим догадался захлопнуть дверь в сени, задвинуть тяжёлый засов и этим спас всем жизнь – этого потом они так и не могли вспомнить.
Глава 2
МЕДВЕДЬ ПРОПУСТИЛ УЖИН И ПРИШЁЛ ЗА ЗАВТРАКОМ
В темноте избушки было не разобрать, начался ли день. Но холод, всю ночь пробирающийся в усталые тела, наконец сделался сильнее усталости и разбудил людей. Раздался вздох, сдержанный стон… Нелегко просыпаться в заледенелой одежде, в мокрых сапогах, когда всё тело жалуется, просит тепла.
– Оконце-то есть ли? – проговорил кто-то, и слышно было, как, нащупывая, провёл рукой по стене. – Есть, нашёл!
Доска зашуршала отодвигаясь, в избушке посветлело, но стало ещё холоднее: стекла в окне не было, и морозный воздух волной прокатился по полу.
– Собираться надо. Наши на карбасе заждались, – сказал, видимо, старший, низким сильным голосом. Поднимаясь с нар, он выпрямился и почти достал головой до крыши: потолка у избушки не было.
Это был кормщик с карбаса. Его плечи по ширине казались под стать росту, полушубок выглядел не так велик, а кому другому сгодился бы на целую шубу.
– Поднимайтесь, ребята, – повторил он негромко. Но было видно, кормщик привык, чтобы слушались его скоро. – Ванюшка-то, стало быть, вовсе замёрз, – договорил он мягче.
– Мало-мало замёрз, тятя, – отозвался детский голос.
Мальчик лет десяти проворно соскочил с нар. Лицо его было обморожено, кожа стянулась и потемнела, как и у взрослых, но большие глаза смотрели ещё по-детски доверчиво, а обветренные губы вот-вот готовы были улыбнуться. Он посмотрел на отца и, правда, чуть не улыбнулся, да вовремя сдержался: не такой обычай у поморов – отец – старшой, не ровня мальчишке, с ним шутки шутить не положено.
– Замёрз, тятя, – повторил он уже степенно, как полагается. – Руки вот в рукавицах позастыли, в них и ночевал. Помахаю, живо разогреюсь.
Проворно скинув рукавицы, он дунул на пальцы и широко взмахнул руками.
– Вот и добро, – отозвался отец, наблюдая за ним с видимым удовольствием. – Не та спина у груманланов, чтоб бояться океанов, верно я говорю? – пошутил он, вспомнив старую поморскую поговорку.
– Верно, – откликнулся мальчик и просиял в улыбке, видно, только и ждал отцова одобрения. – А ну, глянь, я ещё и не так могу…
На этот раз руки его размахнулись так широко, что сбили шапку с головы медленно поднимавшегося с нар человека. Тот сердито крикнул, одной рукой подхватил шапку, другой так толкнул мальчика, что тот пошатнулся, едва удержался за стенку.
– Ой! – охнул он и схватился за грудь.
А человек, усевшись на краешек нар, глубоко нахлобучил шапку на голову и остался сидеть, уставившись сердитыми маленькими глазками на какую-то точку в полу.
– Размахался, словно с радости, – проворчал он раздражённо, – нашёл чему радоваться. Ступай на волю, да там и выламывайся.
– Я не понарошку, дядя Фёдор, не серчай, – смущённо отозвался мальчик. Но на волю выходить не собирался. Тихонько потирая застывшие пальцы, он теперь не сводил глаз с кудрявого высокого парня, чуть пониже самого кормщика. Едва поднявшись с нар, тот живо схватил лежавшее рядом ружьё, любовно, точно за ночь о нём соскучился, погладил длинный ствол, из-за пазухи вытащил маленький кожаный мешочек.
– Руки завязки не держат, шибко замёрзли, – пожаловался он, – а ну спробую. Ванюшка, ступай на подмогу, ремешок затянулся, развяжи.
– Я сейчас, Стёпа, – заторопился мальчик. – А ты на пальцы подуй, подуй, вот как я.
Он старательно захлопотал около мешочка, по-ребячьи обрадовался, когда удалось развязать затянувшийся ремешок.