Пока Егорычев отсутствовал, Сэмюэль Смит на Собственный страх и риск учинил дополнительный допрос Розенкранцу, вконец обмякшему от обилия свалившихся на него чудес. Так удалось узнать, что накануне гибели Яго, как раз в то время, когда Смит с Егорычевым ходили в Новый Вифлеем, Яго, Розенкранц и Гильденстерн были в Священной пещере, ставили на какой-то бумаге оттиски своих пальцев и вдоволь наглотались чудного золотистого напитка, от которого становится очень весело и под тобою необыкновенно смешно качается земля. Больше всех выпил Яго, который, вернувшись домой, в сильно пьяном виде поехал на лодке освежиться и назад уже не вернулся.
Что это была за бумага, на которой они поставили оттиски пальцев, Розенкранц толком сказать не мог.
Но и без этого сведений о тайных пружинах разгоревшейся войны было достаточно. Теперь поскорее с обоими пленными агентами Священной пещеры в Эльсинор!
Конечно, Егорычев мог выбраться из Большой мужской хижины еще до того, как люди Нового Вифлеема отправились в поход. Но был бы он тогда в состоянии удержать их от войны? Какую цену имели бы в их глазах голословные уверения Егорычева, что они являются слепыми орудиями Роберта Фламмери? Правда, у него и Смита - автоматы. Можно было припугнуть островитян, питающих самое высокое уважение к огнестрельному оружию. Но где уверенность, что их религиозное рвение не превозмогло бы на сей раз страх перед автоматами? Ведь людей Нового Вифлеема вдохновляло и благословение белоголового, которого они считали прямым посланцем самого господа бога. А кроме того (не говоря уже о претившем Егорычеву применении оружия против одураченных людей), когда и где угроза оружием, даже самым грозным, объясняла обманутым суть их заблуждений? Зато теперь, когда в руках были неопровержимые факты, задерживаться вдали от театра военных действий было бы преступлением. В отличие от мистера Фламмери и Цератода, Егорычев верил в здравый смысл островитян.
Надо было на всякий случай охранить свой багаж, оружие и продовольствие от любопытных взоров и рук. Егорычев запер Большую мужскую хижину на засов, прикрепил к двери лист бумаги и стал думать, что бы на ней такое начертать. Череп с костями? Что-нибудь другое устрашающее? Нет, принципиальным надо быть и в мелочах. Никакой мистики, равно как и никаких угроз оружием! Он постоял несколько мгновений в задумчивости, потом озорно ухмыльнулся, крупными буквами написал по-русски «закрыто на переучет» и поставил столько жирных восклицательных знаков, сколько уместилось до края листка.
Что из того, что на добрую тысячу миль кругом не нашлось бы человека, понимающего по-русски! Люди острова Разочарования не знали и английской грамоты. Достаточно, чтобы они увидели на дверях листок с непонятными знаками.
XVI
Когда Полоний, польщенный и обрадованный приглашением в Священную пещеру, срочно отбыл из Эльсинора, вышел из своего укрытия юный посланец Егорычева.
Появление Боба вызвало переполох. Его пропустили к преподобному отцу Джемсу. Колдун чувствовал себя отвратительно: он слишком перекружился, и у него дико трещала голова.
То, что мальчик, выбираясь из Большой мужской хижины, не пострадал от заклятья, неприятно поразило почтенного старца.
- Как ты сюда попал? - спросил отец Джемс. - Ведь ты остался в Большой мужской хижине? И кто тебя сюда прислал?
- Я уже умею зажигать воду, - похвастал мальчик. - Желтобородый вчера научил меня, я уже один раз зажигал и сегодня вечером снова буду зажигать. Меня прислал сюда желтобородый. Он велел передать тебе и всем старейшинам, чтобы прекратили войну, пока он сюда не придет с черноусым. Они скоро придут. Желтобородый расскажет нечто, что раскроет вам глаза, и вы поймете, почему не нужно воевать.
- А почему я должен повиноваться желтобородому? - сказал отец Джемс. - Я повинуюсь белоголовому, который разговаривает с богом, как... ну, как ты со мною. Разве желтобородый тоже разговаривает с богом?
- Желтобородый вчера вечером заходил за рогатую веревку.
- За рогатую веревку?!.. Удивленный гул пошел по толпе, сгрудившейся вокруг колдуна и мальчика.