– Я убил Иного, – сказал Ярослав просто. – Плати.
– Хорошо, – с дрожью в голосе сказал староста и протянул мешочек. Мысль том, что Ярослав обманывает, не могла прийти ему в голову. Всякий на Острове знал, что Отдавшие Душу не могут лгать.
Ярослав не стал пересчитывать деньги. Он знал, что его слишком боятся и не попробуют надуть. Просто кивнул и спрятал деньги.
Вышел из-под навеса, двинулся в сторону постоялого двора. Под ногами зачавкали лужи.
Уловил за спиной тихий разговор. Кто-то сказал сиплым шепотом:
– Похоже, что человек он.
– Какой человек? – сердито отозвался староста. – Из Храма!
– Ну и что? Зато деньгам счет знает. Их только люди понимают, а Иные и животные – нет. Человек он!
Ярослав не обернулся, чужая болтовня трогала гораздо меньше, чем собственные потребности. Он хотел поесть и дать отдых уставшим мышцам. Нужды тела занимали его в данный момент больше всего, как, впрочем, и большую часть жизни.
Душевные порывы не трогали Отдавшего Душу никогда.
Из-за поворота показались городские стены. Конь Ярослава обрадовано всхрапнул и ускорил шаг. По большому опыту знал, что вскоре ждет его теплая конюшня и торба с отборным зерном.
Всадник остался спокоен.
Перед воротами спешился. Стражники проводили его равнодушными взглядами, столь же безучастно ответили на кивок. Ярослав жил в городе почти месяц и воины запомнили его в лицо. Знали, кто он и зачем выезжает из города. Относились к Отдавшему Душу даже лучше, чем большинство горожан. И они, и он призваны беречь людской покой. Они – от опасностей обычных, связанных с лихими людьми, он же – от Иных, что куда опаснее диких горцев.
Ярослав миновал ворота и пошел, ведя коня в поводу. Лавировал среди повозок, спешащих горожан, между криков и брани, смрадных запахов большого людского поселения.
На постоялом дворе, где жил, встретили приветливо. Вернулся живым – значит с деньгами. Мальчишка из конюшни принял коня, а Ярослав прошел в общий зал. За стойкой обнаружился хозяин, расплывшийся в улыбке, не столько радостной, столько вопросительной.
Ярослав дошел до стойки, молча развязал кошель и отсчитал деньги. Серебряные кругляши легли в широкую ладонь хозяина и тут же исчезли. Лишь после этого улыбчивый толстяк заговорил:
– Ну, слава Перуну, живым вернулся!
– Был бы мертв, не отдал бы долг, – не улыбаясь, ответил Ярослав. – Пусть подадут, как обычно, за мой стол. Никто меня не искал?
– Нет, – ответил хозяин поспешно. – Да кто в такую погоду из дома выйдет? Дожди шли всю седмицу, первый день сухой.
Ярослав поел, выпил пива, и желание зародилось в нем, не столь очевидное, как голод или жажда. Некоторое время сидел, сосредоточившись, пока не догадался – он хочет женщину. Вернее, его тело хочет женщину.
Встав из-за стола, поднялся наверх, к себе. Переоделся, разобрал сумку с поклажей. Разложил все по местам и, подвесив на пояс кошелек, двинулся к ближайшему святилищу Лели.
В ее храмах не только молятся и приносят жертвы, а также за деньги принимают мужчин, по каким-либо причинам не могущих получить женской ласки в ином месте.
Купава была молода, но служила Леле давно. За годы научилась относиться к своему служению и к мужчинам, через которых проходило служение, совершенно спокойно. Однако сегодняшний посетитель ее удивил. Войдя, он не поклонился изображению богини, как положено, но лик статуи остался спокоен. На нем не проявилось ни малейшего признака гнева, словно Властительница Любви не заметила дерзости. А на тех, на кого не обижается богиня, не могут обидеться и ее служительницы.
Старшая жрица подошла к мужчине, переговорила с ним. Получив деньги, провела его в одну из небольших комнат в задней части святилища.
Купава исполняла служение с искренностью и страстью, каких требует богиня, и странный посетитель реагировал так, как и подобает мужчине. И все же что-то шло не так. Плоть мужчины отзывалась, сам же он оставался холодным и безучастным. Купава чувствовала, что ласкает кусок льда, принявший человеческий вид и обросший кожей.
Но утомлялся он, как и все прочие люди.
Сейчас, когда мужчина спал, Купава сидела на краю широкого ложа, смотрела на него, и гадала, кто же он? Черты лица его были тонки, коротко подстриженные русые волосы воинственно топорщились. Так выглядят уроженцы севера Острова, люди из прибрежных городов.
Что вынудило северянина забраться так далеко на юго-запад?
На ладонях виднелись мозоли, судя по всему, от меча. Ее гость был воином и вполне вероятно наемником. Но что он делал тут, в зажатой среди гор долине, где давно не было войн, и даже о набегах горцев забыли?
Но даже воинское прошлое не объясняло его странную холодность. Обычные мужчины, занимаясь любовью, говорили хоть что-то, до, или после. Этот все время молчал, словно камень.
И тут Купава похолодела и прижала ко рту ладошку, чтобы не ойкнуть. Догадка явилась, заставив девушку на секунду замереть: мозоли от меча, крепкое тело, полное отсутствие эмоций…
Рядом с ней был Отдавший Душу. Человек, отказавшийся от человечности, выходец из Храма.
Святилищ на Острове было множество, но Храмом именовалось одно. Говорили, что основан он был в первые годы после того, как люди приплыли на Остров. Иных тогда было очень много, и каждую пядь земли приходилось отвоевывать. Лучшие из ведунов (а тогда еще были настоящие ведуны!) озаботились тем, как сделать, чтобы человек мог сражаться, не поддаваясь чарам Иных? И нашли страшный ответ – идеальный воин должен быть лишен эмоций, ведь чары взывают к чувствам и страхам, дергая за эти ниточки души.
Ведуны нашли способ лишить человека чувств. Но не учли одного – память целиком основана на эмоциях, и, лишаясь их, человек лишается и памяти. Отдает Душу.
Поняли ведуны, что такое не для всех, построили на скалистом мысе Храм, призванный сохранять страшное знание. С тех пор любой человек, если тягостна ему память и готов он любой ценой отказаться от нее, может придти туда.