— Приказываю тебе: Изыйди! — громко сказал старец, сильным голосом, который невозможно было подозревать при его одышке и хрипоте.
Настя снова закричала по-петушиному, но гораздо тише.
— Изыйди нечистый дух! — повторил старец снова.
Настя опять закричала петухом, но совсем тихо, как бы издалека.
— Изыйди! Оставь божье создание! — грозно повторил старец в третий раз.
Женщина молчала. Потом спросила:
— Ты Иисус Навин?
— Я не Иисус Навин, я Анатолий, — сказал старец властно, — завтра утром придешь сюда к отцу Филарету, исповедуешься и причастишься.
В знак согласия женщина кивнула головой. Тогда старец снова скрылся за царскими вратами. Настин отец, который с удивлением наблюдал за происходящим стоя в стороне, подошел к дочери и взял ее за руку.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Хорошо, папа, — ответила женщина.
— Может, правда поможет, — неуверенно сказал он.
В этот момент в дальнем приделе храма послышался кашель, он начал приближаться и через минуту к Насте и ее отцу подошел истопник в своем обычном виде, а именно в засаленной рясе сшитой из цветных лоскутков. Он тяжело дышал, воздух со свистом вырывался из его груди. Видимо, происходившая до этого процедура отобрала у старца много сил.
— Пошли со мной, — выдохнул истопник и направился к выходу из собора.
Настя и ее отец покорно пошли за ним следом.
Когда они подошли к входу в котельную, старец Анатолий посмотрел на Настю и приказал:
— Жди здесь, а ты пойдем, — позвал он ее отца.
— Я ее здесь одну не оставлю, — пробурчал недовольно контр-адмирал.
— Не боись, — успокоил его истопник, — никто ее здесь не обидит, — и они вдвоем вошли в кочегарку.
Истопник притворил дверь котельной и весело посмотрел на гостя.
— Исповедаться не желаете? — вдруг спросил он. — Да ты садись, садись, — указал истопник на чурбак.
— Спасибо, — вежливо ответил гость и осторожно присел на край чурбака.
— Ну, так как? — настаивал истопник.
— Вообще-то я партийный, — попытался увильнуть контр-адмирал.
— Вижу, что партийный, — ответил истопник, — только ты какой-то крещеный партийный.
— Батюшка с матушкой крестили, — пояснил гость.
— На атеиста ты не похож, иначе бы не приехал.
Гость тактично промолчал.
— А и не хочешь исповедоваться, и не надо, давай лучше я тебе сам исповедуюсь, — неожиданно предложил истопник.
— А зачем? — удивился гость.
— Так просто. В конце концов, может же коммунист иногда уважить православного монаха. Это, насколько я понимаю, уставом вашей партии не запрещается, — продолжал настаивать истопник.
— В общем, нет, но я думал у вас своих исповедников хватает, — осторожно ответил гость.
— Исповедников у нас навалом, да такого, как ты, днем с ружьем не найдешь, — весело ответил истопник.
— Я чего-то не понимаю, — снова ушел в глухую оборону гость.
— Ну, чего ты испугался, адмирал, не проверка это, и я не из первого отдела, не того ты боишься…
— Фу-ты, ну-ты лапти гнуты, — выругался гость, — никого я не боюсь, я свое уже отбоялся. Но я действительно не понимаю, чего вы от меня хотите.
— Сейчас поймешь, — заверил гостя истопник, — только рассуди, пожалуйста, по совести, для меня это очень важно. Есть у меня один грех: в сорок втором году попал я в плен. Пацан совсем был. Предложили мне немцы жизнь, если я товарища своего застрелю…
Тут истопник перестал говорить и посмотрел на гостя. Контр-адмирал настороженно смотрел на отца Анатолия.
— А вы где служили? — после небольшой паузы спросил он.
— Да здесь же и служил, на Северном флоте.
— А товарища того, как звали? — вглядываясь в истопника, спросил гость.
— Да я, честно говоря, и не помню… Был он меня старше… шкипером служил… буксир водил.
Гость с возрастающим напряжением вглядывался в истопника.
— Ну, что же ты меня не спрашиваешь: расстрелял я его или нет? — спросил старец.
— Ну, расстрелял? — в волнении спросил гость и распахнул пальто.
Потом, ослабив галстук, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, до этого он словно по военной форме был, застегнут на все пуговицы.
Отец Анатолий утвердительно кивнул. Какое-то время оба молчали.
— И что мне с этим делать, не посоветуешь? — первым прервал молчание истопник.
— Не знаю, — пожал плечами гость, который к этому моменту смог справиться со своим волнением, — зависит от того, как вы после этого жили, что делали…