Когда истопник оказался снаружи, то он столкнулся лицом к лицу с людьми, которые собрались на монастырском дворе, прямо перед входом в котельную. Были эти люди миряне. Услышав, что дверь котельной открылась, задние начали напирать на передних. Их сдерживал здоровенный мужик, который стоял ближе всех к двери.
— А что, старец Анатолий встал? — спросил он у вышедшего из котельной истопника.
— Дрыхнет, — категорично ответил истопник и пошел напролом через толпу, задевая грязными ведрами за одежду паломников.
— Что же ты творишь, — закричала молодая женщина на истопника, который зацепил ее платье дужкой ведра, после чего раздался треск материи и из волана ее юбки оказался выдран клок.
— Не видишь, куда прешь?! — не унималась женщина.
— Прости Христа ради, — сказал истопник и низко поклонился ей, при этом почему-то улыбаясь.
— Смотрите люди добрые, он еще и издевается, — продолжала скандалить женщина, — а, небось, духовного звания…
Но истопник ее уже не слушал, он пошел к распахнутым воротам монастыря. Выйдя за ворота, он спустился вниз по косогору и оказался на пристани, которая внешне совсем не изменилась за последние тридцать два года, если не считать появившейся здесь будки для продажи билетов на пароходы, да и та сейчас была закрыта. Здесь же рядом с пристанью, возвышался холм из каменного угля. Именно к нему и направился Истопник, наполнив, при помощи совка, ведра углем, он отправился в обратный путь к монастырю. Но остановился, сильный сухой кашель начал раздирать его грудь.
Войдя в свою келью, истопник высыпал содержимое ведер в кучу возле печи и отправился за новой порцией угля.
Истопник снова на пристани накладывал совком уголь в ведра и, наполнив их, тяжело поднимался по косогору к воротам монастыря.
Перед печью возвышался уже довольно высокий холм из принесенного с пристани угля. Дверь котельной распахнулась, и вошел истопник с очередной порцией угля. На этот раз уголь у него в ведрах был мелкий, и он засыпал его прямо в печи. Взял стоящую здесь же, рядом с печью лопату, насаженную на металлический черенок, и принялся ворошить еще жаркие угли, оставшиеся со вчерашнего дня. Сначала в одной, а потом и в другой печи вспыхнуло яркое пламя. Истопник принялся подкидывать в печи уголек. Потом вдруг замер, словно услышал что-то, бросил лопату на пол и, взяв с полки, висевшей на стене, жестяную банку с дегтем и торчащей из нее щепкой, вышел из котельной. Оказавшись снаружи, он снова столкнулся с ожидающими на улице мирянами.
— Ну, как, батюшка встал? — снова спросил все тот же крепкий мужик.
— Одеваются, — обнадеживающе заявил истопник и под удивленными взглядами прихожан принялся обмазывать при помощи щепки ручку двери, ведущей в котельную, дегтем.
Закончив свою работу, истопник, аккуратно — одним мизинцем, открыл дверь котельной и скрылся внутри.
Снова оказавшись в котельной, он водрузил банку с дегтем на прежнее место, после чего попрятал в угле всю ветошь, которая находилась в котельной, и снова взялся за лопату. Он бросал уголь в топку, сверяясь с показаниями манометров, установленных на котлах. Когда давление пара в котлах достигло нужной отметки, истопник захлопнул затворы обеих печей и вытер пот со лба. В этот момент из-за двери котельной раздался мужской голос:
— Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного тот, кто в келье…
— Аминь, — крикнул истопник.
В котельную вошел крепкий монах лет сорока в чистенькой рясе с широкой, очень ухоженной бородой. Монах смотрел на свою руку, вымазанную дегтем.
— Кто-то у тебя ручку дегтем вымазал, — заявил вошедший монах.
— Кто же это? — удивленно всплеснул руками истопник, — не иначе завистники.
— Вытереть надо, — наставительно сказал гость.
— Надо, — согласился истопник, — да нечем.
— Как это нечем? — удивился монах, — я же тебе ветошь на хозяйственные нужды отпускаю.
— Да разве ж это ветошь, так, один раз махнешь, и выбрасывать можно… — принялся жаловаться истопник.
— Ладно, об этом после, — прервал его гость, — дай мне лучше руки чем-нибудь вытереть.
— Я же говорю нечем, батюшка Иов.