Есть мягкий ветерок – и есть ураган, выламывающий деревья из земли.
Есть волна, сверкающая теплыми бликами, – и есть цунами, которая легко перекатывается через острова, смывая дома и холмы.
Есть уютный костер – и есть лесной пожар, от которого выкипают озера.
Есть снег – и снег.
Машины исчезли с улиц еще в середине дня, и по городу разъезжали лишь тяжелые тягачи местного гарнизона. Их почти не было видно в снегопаде, и люди спешили втиснуться в сугробы, издали заслышав грохот сильных моторов, скрежет гусениц, едва разглядев размытый свет фар. Тягачами пытались если не расчистить, то хотя бы наметить место, где раньше была дорога. Потом, когда через несколько дней все утихнет, расчисткой можно будет заняться всерьез. После каждого бурана улицы превращались в глубокие узкие траншеи, а очередной снегопад заносил их быстро и намертво. За зиму дороги поднимались на несколько метров, и никого не удивляло, когда к весне машины проезжали на уровне второго этажа.
Город словно готовился к длительной и тяжелой осаде.
Учитывая опыт прошлых циклонов, в магазинах расхватывали хлеб и водку. Потом принялись за консервы, колбасу, рыбу. К вечеру дело дошло до детской муки, пряников, сушек. В промтоварные магазины заходили только отогреться, отдышаться, распрямить затекшие спины.
Среди прохожих все больше попадалось лыжников.
Домохозяйки на лыжах обходили ближайшие магазины.
На лыжи встали разносчики телеграмм, милиционеры, электромонтеры – в горсеть непрерывно поступали сигналы о перегоревших предохранителях, оборванных проводах, поваленных ветром столбах.
Лыжи надели врачи «Скорой помощи».
Чтобы можно было хоть как-то смотреть перед собой, прохожие закрывали лица целлулоидными пленками, фанерными дощечками, на голову под шапки натягивали целлофановые мешки, некоторые надевали карнавальные маски, пугая встречных звериным обличьем и неживыми ухмылками.
В пустом главпочтамте уже несколько дней не было ни писем, ни газет. Только у окошка приема телеграмм с утра стояла терпеливая очередь – Остров успокаивал, Остров просил не волноваться.
Школы засветло распустили учеников, а вслед за ними разошлись и учителя.
Закрылись кинотеатры.
На заводах рабочие, оставив цеха, расчищали склады, подъездные пути, погрузочные площадки.
Ударные бригады пытались разгрести заносы возле хлебозавода, угольных складов ТЭЦ, на вокзале.
Тягачами доставляли молоко в детские кухни, пищу в больницы, хлеб в магазины, пьяных в вытрезвители.
Жители одноэтажных домов запасались водой, дровами, впускали кошек, собак, коз – вполне возможно, что после бурана из снега не будет торчать и труба.
Самый большой город Острова готовился к осаде.
А маленькие поселки, деревни затаились в ожидании. Они могли противопоставить снегу только спокойствие и выдержку.
Спешили в порты катера, пароходы. Не жалея моторов, таранили сугробы шоферы, стараясь успеть добраться до жилья. Не долетев до Острова, разворачивались в воздухе и уходили на материк самолеты.
СЧАСТЛИВОГО ПУТИ! Машинист поезда Дадонов, вспарывая снег высокими валенками, медленно прошел вдоль деревянного японского вокзала с низкими дверями и тощими колоннами, заглянул в зал ожидания и вышел на перрон. У фонаря ветром переломило провод, и лампочка беспрестанно мигала, будто морзянкой звала на помощь. Когда она загоралась, на первом пути возникал темный и холодный состав. Замерзшие окна вагонов тускло поблескивали в свете задыхающейся в снегопаде лампочки. Но вот провода снова разъединялись, и состав словно проваливался куда-то, исчезал.
По железной лестнице, прилепившейся к наружной стенке здания, Дадонов поднялся на второй этаж, постучал валенками о решетку и вошел в кабинет начальника службы.
– Что скажешь, Дадонов? – Усатый, седой начальник быстро поднялся из-за стола и сунул машинисту холодную ладошку. – Опять на погоду будешь жаловаться?
– А чего на нее жаловаться... Погода и есть погода.
– Отличная погода! Бодрит! Молодит! Посмотри на меня – разве нет?!
Дадонов хмуро посмотрел на начальника, скользнул взглядом по окнам и опустил голову.
– Да уж, молодит, – ответил он негромко. – Я вот подумал...
– Рейс отменить? – спросил начальник.
– Не то, чтобы отменить... А задержать маленько не помешало бы.
– Чего ради?! – Начальник всплеснул ладошками, вскинул седые клочковатые брови. – Ну, снежок выпал, ну, ветерок подул! Ну! Ты помнишь, какой буран был в позапрошлом году? А в пятьдесят седьмом?
– Чего ж не помню, помню...
– А говоришь – погода! Слушай меня, Дадонов... Рейс никто не отменит. Дорога в порядке. Полчаса назад пришел состав из Макарова. Нормально пришел.
– А опоздал на сколько?
– Минут на сорок. Ты слушаешь, Дадонов?
– Слушаю, чего ж не слушаю...
– Так вот, это все, во-первых. А во-вторых, снег идет только на юге. Доберешься до Долинска, а там зеленая улица. Как говорится, ту-ту!
– Ха, зеленая...
– Да и пассажиры-то уже здесь, на вокзале!
– Это их дело, – сказал Дадонов. – Чего пришли, куда собрались, зачем... – Он посмотрел на лужу, которая растеклась от его валенок, смущенно переставил ноги в сторону, потом, не выдержав, сел на соседний стул.
– И еще, – продолжал начальник, – завтра доложу в управлении, что, несмотря на сложные погодные условия, безукоризненно провел состав по длиннейшей трассе Острова опытный машинист Дадонов. Как?
– Если больше нечего, доложи, что провел... Я не затем пришел. Не мое это дело – будет рейс или не будет, доложишь или нет... У меня другое... Буран идет. Где я живу – ты знаешь. Заносит нас каждый раз...
– Знаю. Что дальше?
– А дальше то, что жена у меня остается, дома-то... Отрыть бы ее надо... когда засыплет. Такая вот просьба, – Дадонов поднял голову и в упор посмотрел на начальника.
– Ну и паникер ты, Дадонов! Ну паникер! Посмотри в окно, снег-то уже кончается!
– Кончается или не кончается – не мое это дело. Да и не о том я...
– О чем же?
– Да все о том же... Если засыплет мою-то, отрыть надо бы... Я понимаю, у вас тут свои хлопоты начнутся... Срыв графика, жалобы с заводов, мало ли... Однако же запиши на бумажке-то... На всякий случай.
– Хорошо, Дадонов, не беспокойся. Все сделаем. Так что – счастливого пути!
Выйдя за дверь, Дадонов остановился на железной площадке, чтобы окинуть взглядом свой состав, как это делал перед каждым рейсом. Но на этот раз он ничего не увидел. Только прямо под ним шевелились размытые контуры вагонов с темными пятнами окон.
НАДО ЕХАТЬ. Они сидели в номере гостиницы, не зажигая света. Еще прошлой ночью часть стекла во внешней раме вывалилась, и теперь окно превратилось в сирену. При сильных порывах ветра стекла вибрировали, прогибались, и где-то между ними рождался надсадный вой.
– Ну что? – проговорил Борис. – Пошли?
– Пошли, – ответила Таня, не двигаясь с места.
– Если хочешь, можем остаться... Кто знает, когда все это может... произойти.
– Через неделю. Не раньше. Так что есть еще время, – по ее голосу он догадался, что Таня улыбается.
– А если раньше? – Борис вдруг почувствовал раздражение.
– Понимаешь, будет лучше, если все это произойдет дома. А здесь... Что мы потом будем делать с ним? В холодном вагоне не повезешь, а оставаться еще на месяц... Ты позвони на вокзал, а?
Борис резко поднялся, подошел к телефону и почти на ощупь набрал номер.
– Занято. Все хотят ехать, – он сидел на кровати, держа трубку в руке и нажав пальцем кнопку телефона. – Послушай, а ты уверена, что в дороге не начнется? Вот будет катавасия!
– Не говори глупостей! Придет же такое в голову...
– Ну как ты можешь знать?
– Я же чувствую.
– Не представляю, что там можно чувствовать.
– Вам этого не понять, – улыбнулась Таня.
– Занято.
– У вас же к этому отношение... потребительское. Пусть уж лучше он там едет. Теплее, да и места занимать не будет...
Бориса все больше раздражало ее спокойствие. Он молчал и только время от времени набирал номер.