Выбрать главу

Вошли в комнату. Не помню даже обстановки. Все вертелось перед глазами. Плыли огромные круги. Я лез к ней под юбку. Мы все смеялись. Она толкнула меня на диван. Сама стала раздеваться, смотря на себя в зеркало. Наверное, я в нем тоже отражался. Мы были там оба. Казалось, что я катаюсь на бешеной, стремительной карусели. На ней меня укачало. Я могу упасть... Я повалился лицом на диван. Тетя Валя окликнула меня. Я поднял голову. Она стояла передо мной голая и была похожа на лошадь, которая давно в работе: спина провисла, живот вспучило, а на ногах вздулись вены. Груди были большие, но отвислые. Сквозь кожу просвечивали зелено-голубые жилки. Соски темные. Как две изюмины. Сколько мужиков мяли эти груди? И еще я подумал кое о чем в этом же роде, отчего мне стало совсем не по себе, когда осматривал ее с ног до головы. А ведь она лет на двадцать пять старше меня. На целую жизнь! Страх! Сейчас мы с ней ляжем, а в уме я ее все время зову по отчеству или тетей. При толстом теле у нее тощие ноги, и она похожа на семенящего клопа, когда двигается по комнате.

Она спросила, чего я не раздеваюсь? Я начал, а она сидела в кресле, смотрела и курила папиросу. Живот ее сложился в несколько ярусов.

Трусы я не стал снимать. Она сказала, что так не годится. Я снял. Мы легли. Мне уже ничего от нее не хотелось, но было как-то стыдно лежать и ничего не делать, когда она ждет. Еще подумает, что я не мужчина. Целовать, даже в шею, мне стало ее противно. Я мял ее груди, а потом опустил руку вниз. Она хрипло засмеялась. Сказала, что так щекотно. Я лежал рядом с ней. Она сказала, чтобы я лег иначе. А я больше не мог касаться ее тела! Меня охватило отчаянье. Я заплакал. «Ты что, сынок?» — спросила она. Я отпихнул ее и слез с дивана. Чувствовал, что по лицу стекают слезы. Засмеялся. Стал обзывать ее сквозь свой слезливый смех. В сумраке рассвета она удивленно смотрела на меня со своего дивана. Он был без ножек. Заплакала.

Я долго не мог найти трусы. Хотел одеться как можно быстрее, но меня качало как после моря. Не мог завязать шнурки, потом застегнуть запонки. Дрожали руки. Полузастегнутый вышел из комнаты. В кромешной тишине слышался плач со стонами. Под ногами трещали половицы. Я снял крюк и вышел на лестницу. Спустился. Вышел на улицу. Побежал. И не знал куда, а внутри полз на стенку плач тети Вали.

Я добежал до набережной. Сел под сфинксами. Закурил, почувствовал, что сейчас вытошнит. Очень не люблю, когда рвет. Кажется, что все кишки наизнанку вывернет. Но я не сдержался и меня вырвало тут же на ступеньки. Голове стало легче. Я опустил руки в Неву и умылся. Подняв голову от воды, увидел на мосту людей. Огляделся. По набережной прогуливался народ. Сейчас же белые ночи! И меня все видели. Я быстро пошел домой.

Из дневника Гали.

Позавчера был последний экзамен. По технологии. Сдала на пять. Прямо умница! Только одна четверка. В школе их, правда, три, но по сравнению с остальными я — отличница. Мама за мою хорошую учебу и вообще... обещала подарить на шестнадцатилетие магнитофон. Это будет прекрасно!

Теперь каждый день практика. Сегодня, когда мы ехали с девчонками на фабрику, в трамвай набились ребята. Они тоже птушники, а практику проходят напротив нас — на мебельной фабрике. Мы часто ездим одним трамваем. Многих ребят я узнаю в лицо. Девчонки даже в некоторых влюблены. Мы их всегда обсуждаем и часто над ними смеемся. Я вообще всегда, когда вижу парней, даю им внутри себя оценку, представляю некоторых вдвоем с собой и думаю, как бы они себя вели и что бы делали. Это очень интересно. С некоторыми я вообще не могу себя представить, другие ничего, но один... Я видела его раньше, но первое время он был мне противен, потом смешон — мы всегда смеялись над ним, а он шептал что-то своему другу, который очень скромный и почти всегда молчит, только улыбнется иногда, — видно, тот, которого я теперь люблю, говорит ему что-нибудь гадкое или смешное про нас. Парни всегда смеются гадостям. Мой внешне похож и не похож на остальных. У него такие же, как и у других, брюки и волосы, но иногда кажется, что он притворяется, когда грязно ругается, мучает других ребят, смотрит на нас гадко и вообще ведет себя, как все парни.

Из дневника Миши.

К экзамену по техмеханике готовился всю ночь. Получил пять. По материаловедению — четыре. Теперь экзамены позади. Школа закончилась еще раньше. Все учебники я забросил до сентября на антресоли.

Идет практика. Теперь катайся по утрам, как на работу. Лето, а мы ишачим: пилим и строгаем. На кой черт я пошел в это училище? Оно создано исключительно для кретинов. Мастера тупы до упора. Преподаватели рассказывают до смешного простые вещи. Как-то я читал, что один мэн написал талмуд о том, как надо сбрасывать снег с крыш. Так и в нашей лавочке. Объясняют, что такое есть стружки, а что такое есть опилки. Единственная отдушина — поиграть вечером с пацанами на гитаре. Но ансамбль у нас со всего училища, и некоторые учащиеся в другом потоке. Приходится собираться по воскресеньям. Ну, ничего, искусство требует...