Перекинув через плечо тканевую сумку, неловко сшитую самой Джин, она неспешно пошла вдоль прибоя, зорко вглядываясь в песок. Иногда океан приносил дары в виде ракушек, в чьих перламутровых створках можно было найти сочное и питательное мясо моллюсков. Вдалеке виднелись скалы, обнажившиеся во время отлива, и Джин устремилась к ним. Там она и обнаружила небольшой грот, за многие века выбитый в скале настойчивыми волнами. Из маленькой сырой пещерки несло тухлыми водорослями и рыбой, но Джин заинтересовало слабое холодное свечение в самой глубине грота. Откуда оно могло исходить? Сделав пару шагов в густую тень и прохладу, под сводом грота девушка обнаружила нечто удивительное!
С радостным криком она выбежала наружу и принялась махать рукой, привлекая внимание Кренника. Тот встревоженно оглянулся, собрал удочки и торопливо погнал лодочку к берегу. Джин, приплясывая на месте от восторга, держала на ладони небольшой камень молочно-белого цвета.
На раздраженный вопрос Орсона, почему ему пришлось прервать рыбалку и фактически оставить их без ужина, Джин сунула ему под нос свою находку.
— Вот источник освещения!
— Да ну? — весьма скептически отозвался Кренник, взяв с ладони Эрсо камень. Минерал был ему не знаком, на ощупь гладкий и прохладный. — Откуда такое предположение?
— Его надо поместить в воду! Вот так!
Возбужденная Джин выхватила камень и сунула его в лужу, оставшуюся после набежавшей волны. К изумлению Кренника, девчонка оказалась права — едва минерал коснулся воды, даже при дневном свете стало заметно, что он генерирует собственное голубоватое свечение. Однако стоило извлечь его из лужи, и он вновь стал обычным осколком породы, похожей на кварц.
— Что это может быть? В датападе есть что-то насчет свойств других минералов?
Джин сконфуженно покачала головой. Она успела скачать из базы данных не так много. Вдруг Орсон мягко привлек ее к себе и, со смешком взъерошив темные волосы девушки, сказал:
— А ты просто молодец, Эрсо! Из тебя бы вышел отличный кадет в военной академии.
— Нет уж, спасибо, — ядовито бросила она, но должна была признать — ей приятна его похвала.
Этим вечером в «гнезде» было светло: помещенный в глиняную миску осколок минерала давал ровный холодный свет, не требующий ни источников питания, ни прочих технических приспособлений. Только воду.
Джин сделала очередную зарубку на стволе и сосчитала их.
— Ровно стандартный месяц, как мы оказались на этом острове. Самое время тебе перестать изображать больного и отправиться за передатчиком.
Орсон криво улыбнулся, признавая ее правоту. Самостоятельно избавившись от повязки, он осмотрел поврежденное плечо. Кожа на месте раны наросла некрасивым рубцом, красным и бугристым.
Орсон взмахнул рукой, проверяя подвижность. Поморщился, едва слышно зашипев, — боль хоть и перестала быть острой, наказывая за каждое движение, явно останется с ним на годы. Впрочем, он был уверен в своей способности выполнить задуманное. Поэтому сосредоточил внимание на Джин, как раз в эту минуту занимающейся ставшими привычными «домашними» делами. Раз за разом он открывал в ней нечто новое, способное удивлять. Словно бесконечное путешествие и исследование чего-то необъятного. До того как судьба столкнула их друг с другом лично, Джин для Кренника была не более чем ребенком Галена. Маленькая смешная непоседа превратилась в угрюмого, озлобленного подростка. Кадры, которые Орсон получал от своих ищеек, по большей части были смазанными и нечеткими. На них Джин всегда была нахмуренной: темные брови сердито сдвинуты, губы сжаты в твердую линию… Молодая женщина, сидевшая сейчас перед ним, обладала сложным, колючим характером, диким нравом и все той же сердитой складкой между насупленными бровями. И только сегодня он увидел наконец и другую Джин Эрсо. В широко распахнутых серо-зеленых глазах — изумление и восторг сделанным открытием. Она сама будто светилась, и, глядя на это, Орсон ощущал в груди ноющее, щемящее чувство. Он даже вздохнул украдкой, пытаясь избавиться от этого давно забытого, опасного и несвоевременного океана эмоций. Слишком тревожно. Слишком напоминало о том, что Орсон испытывал к Галену, и то, чем все закончилось. Он всегда ошибался, и любая симпатия неизбежно приводила его во тьму.