— Орсон!
Внизу сплошным мутным валом неслась вода. Лестница дергалась и отклонялась по ходу движения потока. Неужели он не успел ухватиться за нее?! Но спустя мгновение голова и плечи Кренника показались над волнами. Он отплевывался и отфыркивался, медленно поднимаясь вверх. Джин подала ему руку и помогла забраться в «гнездо». Почти инстинктивно люди поднялись выше, во вторую камеру, прижимаясь друг к другу в темноте. Мысль о том, чтобы зажечь свет, даже не возникла. Слишком страшно было бы увидеть, как вода затапливает нижнюю «комнату», запирая их в ловушке.
***
Она задыхалась в темноте древесного убежища, которое уже успела за короткое время назвать своим домом. Просто для Джин это слово означало безопасность. Место, принадлежащее ей полностью, где она могла расслабиться и не ждать удара в спину. Но прямо сейчас огромная волна, пришедшая с океана, грозила разрушить очередной ее дом. Джин чувствовала бессилие и ярость. Снова! Это происходит снова, и она вновь бежит, спасаясь, на этот раз от неумолимо надвигающейся стены ледяной воды — мутной, страшной, влекущей за собой тьму и смерть. Джин с мучительным стоном, в котором смешались отчаяние и гнев, откинулась на теплую, шершавую поверхность, ткнулась коленом во влажный, прохладный бок Кренника. Мужчина все еще отфыркивался — наступающая волна захлестнула его с головой, и теперь от него остро пахло солью, йодом и водорослями. Внезапно его присутствие немного успокоило Джин. Она всегда была одна, когда рушился очередной ее «дом». В этот раз рядом с ней он.
Его руки внезапно обняли Джин в темноте, притянули к груди:
— Это ничего, — услышала она его запинающийся, хриплый голос. — Главное — успели добежать.
— Что, если волна поднимется еще выше? — Джин стыдливо поморщилась, услышав в собственном голосе жалкие нотки страха. Вода пугала ее, превращала из сильного бойца в слабую, неуклюжую девчонку, беспомощно барахтающуюся в бурном потоке. Кренник вдруг прошелся губами по виску Джин, прошептал в темноте:
— Я что-нибудь придумаю.
— Никогда не падаешь духом, адмирал? — с невольным смешком спросила Джин, больше всего на свете не желая, чтобы он выпускал ее из объятий. На ее долю так мало выпадало подобных моментов близости, что она была согласна потерпеть и заносчивого имперца. Человека, который больше не ассоциировался с белой смертью, с разлукой и горем. В окружившей их тревожной тьме, в тесном древесном коконе, она уткнулась носом в его шею, пытаясь учуять ставший привычным запах этого мужчины: солнце, каленый белый песок… Так странно. Джин усмехнулась — нос защекотали влажные прядки волос Орсона. Они серебряные, красиво вьются, если он забывает подрезать их виброножом. И все так же пахнут уютным теплом: горькой древесной корой, дымом костра и солнцем.
Прежде чем она поняла, что делает, она уже сцеловывала этот аромат с его кожи за ухом, немного захватывая губами мочку. Орсон напрягся, словно пружина, даже дыхание затаил. Джин улыбнулась этой мальчишеской реакции. Она по-прежнему слышала пугающий гул снаружи, представляла, как по джунглям несутся мутные безжалостные потоки воды, но сейчас в темноте и тесноте их «гнезда» ей хотелось забыться. Хоть на чуть-чуть. Перестать наконец бояться до безмолвного крика, поднимающегося из самых глубин ее естества. Ей нужно было лекарство, и Джин нашла его.
Отбросив ханжеские рассуждения о морали и правильности того, что происходит (крифф побери, между ними никогда не было ничего «правильного», так зачем начинать?), она плавно провела губами по соленой щеке Кренника. Тихонько, самым кончиком острого языка дотронулась до приоткрытых губ и даже не услышала — почувствовала — короткий, едва ощутимый возглас. Джин немного отстранилась, поудобнее устраиваясь в его объятиях, но Орсон решил, что она хочет прервать начатое. Глухо застонав, он привлек девушку ближе, слепо покрывая ее лицо торопливыми, короткими поцелуями: щеки, лоб, закрытые веки, нос и, наконец, губы… Вот этот поцелуй точно не был дружеским! Он завоевывал, вторгался, побеждал на всех фронтах, но Джин и не сопротивлялась, принимая всю его жажду. Она гладила чуткими кончиками пальцев ставшее родным лицо, прослеживала горькие линии морщин у губ, заострившиеся, обветренные скулы… Орсон невнятно пробормотал что-то, лизнул ее губы, вновь напрашиваясь на глубокий поцелуй, и, издав тихий смешок, Джин подчинилась. Ей не было стыдно. Вот ни капельки. Да и чего стыдиться? Того, как прекрасно ощущаются его грубые, шершавые ладони на ее теле? Или того, как сладко тянет внизу живота, когда он ласкает ее там? Джин рвано выдохнула куда-то в макушку Орсона, полностью растворяясь в ощущении его жаркого, влажного рта на ее груди и сосках, уже болезненно твердых. А он неожиданно терпеливо и осторожно дарил ей всего себя, поклоняясь каждому сантиметру ее тела. Клеймил горячими поцелуями, шумно вдыхал воздух, потираясь колючей от щетины щекой о ее подрагивающий живот… Джин и не думала, что секс бывает таким сокрушительно приятным! Все, что у нее было с другими, — короткий, поспешный перепихон в каком-нибудь чулане, Со не одобрял романтических связей между своими боевиками. Часто ей не перепадало даже минимальных ласк. Не то чтобы она нуждалась в этом, но… Крифф! Это даже обидно — чувствовать неистовый восторг, который дарил ей… кто?! Орсон Кренник, ее личный враг!