Я нервно сглотнул. Мне вдруг расхотелось смеяться.
— Что маленькое? — спросил я. В горле встал комок. — Кто это — она?
— Опухоль. Она же меньше сантиметра. Как они вообще узнали, что она там?
— Что случилось? — поинтересовался Финн.
Я уже сошел со сцены, весь покрытый потом, с пульсирующей в голове болью.
— Через две недели, — пробормотал я. Я сидел мокрый от пота, молча потирая живот. — Через две недели я приду на молитвенное собрание и тогда избавлюсь от опухоли.
— Избавишься от опухоли? Что, черт побери, это означает — «избавлюсь от опухоли»? — Но тут он остановился — увидел мое лицо. — Оукси! — внезапно забеспокоившись, позвал он. — Оукси, что все это значит?
— Не знаю, — пробормотал я, с трудом поднимаясь. — Не знаю. Но хочу поскорее выбраться отсюда. Думаю, мне надо поговорить с врачом.
* * *Следующие десять дней прошли как в тумане. Я перемещался от одного врача к другому, Финн следовал за мной, смущенный и озабоченный. Я потратил половину наследства, оставленного мне тетушкой, пытаясь найти медицинского работника, который направил бы меня на анализы по поводу рака — от которого, как утверждал целитель, я якобы умираю. В конце концов в одном пресвитерианском госпитале мне пришлось раскошелиться на анализ кала на скрытое кровотечение. Врача, как сейчас помню, звали Леони — так было написано светло-серыми буквами на ее бэдже. Помню, как я смотрел на эти буквы, когда она зачитывала мне результаты, а сердце тяжело бухало в груди.
Результат отрицательный. Никакой опухоли. Никакого рака. Неужели я действительно поверил в то, что мне сказал проповедник-евангелист? В ее голосе звучала жалость.
Этого мне было достаточно. Если раньше я ненавидел пастора Малачи Дава за то, что он сделал с мамой Финна, то теперь у меня вырос на него колоссальный зуб. К тому времени, когда мы вернулись на молитвенное собрание пастырей психогенического исцеления, я хотел только одного — убить его.
На сей раз мы встретились в Санта-Фе. Сцена выглядела точно так же. Заметив меня в очереди — я прямо-таки трясся от бешенства, так меня все достало, — Асунсьон взяла меня за руку и повела куда-то сквозь толпу.
— Куда мы идем? — Я заметил, что мы приближаемся к выходу. — Что происходит?
Она не отвечала, а просто вела меня за собой. Погруженная в сюрреалистическое спокойствие, она вывела меня через заднюю дверь и потащила в туалет.
— Пожалуйста, опорожните кишечник, — велела она, указав на один из толчков.
— Что?
— Опорожните кишечник, чтобы закончить лечение.
Я стоял ошеломленный, переводя взгляд с нее на унитаз.
— Я просто не…
— Думаю, все будет проще, чем вы ожидаете.
Я долго на нее смотрел. Мне очень хотелось влепить ей пощечину, но даже в свои восемнадцать лет я хорошо понимал, что последствия будут неприятными. Я взялся за ремень. — А вы? Где вы будете находиться?
— Я уже не раз видела подобные вещи.
— Вы собираетесь смотреть? Вы… — И тут я осекся. Она смотрела на меня так, что никаких слов не надо — брови слегка приподняты, подбородок наклонен, руки сложены на груди. Ну прямо настоящая эсэсовка! Губы твердо сжаты. «Спорь сколько хочешь, — словно говорила она. — Меня это не волнует». Я вздохнул. — Ладно, ладно. Только ради Бога сдвиньтесь чуть-чуть назад. — Я расстегнул брюки, стянул трусы и сел на унитаз, уперев локти в голые колени и глядя на нее снизу вверх. — Ну вот, — через некоторое время сказал я. — Я же вам говорил, ничего не…
Прежде чем я успел что-то понять, Асунсьон откуда-то из воздуха вытащила кусок туалетной бумаги и сунула мне прямо под задницу.
— Какого черта вы это делаете, уберите свою руку от… — отбивался я и вдруг ощутил возле самой дырки ощущение чего-то мокрого и холодного.
Тут она отступила назад и с видом победителя поправила волосы. В руке у нее был зажат кусок бумаги.
— Вы сумасшедшая! — крикнул я. — Что вы делаете?
— Опухоль, — произнесла она и сунула мне под нос бумагу, заставив отшатнуться от отвратительного запаха. На снежно-белой поверхности виднелось что-то черное и скользкое, пахнущее разложением и смертью. — Вы от нее избавились.
— Дайте! — сказал я и попытался схватить ее за руку.
Но Асунсьон оказалась проворнее. Резко развернувшись, она выскочила из кабинки и устремилась прочь.
— Эй, стойте! — Я побежал за ней, едва не выскочив из своих незастегнутых брюк, одновременно пытаясь справиться с ремнем и ширинкой. В холле я ее настиг — она входила в зал с торжествующим видом, держа руку высоко поднятой вверх и улыбаясь, словно победивший на ринге боксер. На сцене пастор разыграл сцену удивления, драматически раскрыв глаза.