— Здесь все очень просто, Эмма, — вздохнул Андрей. — Я не воинствующий атеист. Покажут нормального бога — перестану быть атеистом. А из того, что предложено, — извините, не мое…
— Вот и Алекс так же говорил… Скажите, Мартин, мне теперь придется… уезжать в Россию? Ну, вроде я теперь больше здесь не нужна…
— Не знаю, Эмма, не мне решать. Возможно, обойдется? — он невесело усмехнулся. Неприятно, конечно, так думать о родной «стране весеннего обострения»…
— А если предложат? — она как-то сжалась, застыла. — Придут люди, мягко поинтересуются: вы же не откажетесь от предложения, от которого невозможно отказаться?
«Потрясающе, — подумал Андрей, — под влияние антироссийской пропаганды попадают даже жены наших лучших агентов».
— Не надо думать о худшем, Эмма. Опишите план дома.
— Здесь все несложно… Подвал и чердак закрыты на ключ, там только старый хлам, оставшийся от прежних жильцов, переехавших на Кенсингтон-Хай-Стрит. Холл вы видели. Парадное крыльцо, напротив — выход на террасу. Слева бильярдная, справа кухня, там же небольшая столовая, где мы обедали семьей. Лестница из холла на второй этаж — там коридор по всей длине этажа. Есть еще одна лестница — пожарная, она находится сразу за бильярдной, ведет в тот же коридор. Мы называем эту лестницу северной. Наверху все просто — небольшая гостиная, две гостевые спальни, они сейчас тоже заперты. В северном крыле — две смежные комнаты Анны, кабинет Алекса. В южном — наша с ним спальня… Мне нечего скрывать, можете посмотреть…
— Что скажете о людях, которые находятся в доме?
— Знаете, Мартин, я не люблю говорить за глаза или за спинами… Эти люди наши друзья — какие бы они ни были…
— И все же напрягитесь. Мне не нужны их лучшие качества — каковыми они, безусловно, изобилуют. Скрытые и явные пороки, грешки, недостатки, слабые стороны. Неестественное поведение в последнее время…
— Господи, на что вы меня толкаете… — она покосилась через плечо на закрытые двери в холл. — Ладно, надеюсь, уже ничем не удивлю Бога… Надо говорить про мою дочь и про горничную?
— А есть что рассказать? Повторяю, их лучшие качества рассмотрим не сегодня.
— У всех людей есть темные стороны, иначе это не люди, какие-то ангелы, спустившиеся с небес… Анне свойствен подростковый максимализм. Она хорошая добрая девочка, но временами ведет себя как гадкая вредина. Никого не слушает, вспыльчивая, может нехорошим словом пройтись — за что потом умирает от стыда. Считает, что мы ничего не понимаем в жизни… Да и Моника на нее не очень благотворно влияет — эта девочка тоже со странностями и закидонами…
— Мальчики?
— Анна дружила с мальчиком из параллельного класса, — отмахнулась Эмма. — Ничего серьезного — да и кто бы ей позволил в такие годы? В последние две недели была какая-то взвинченная — хотя, возможно, я утрирую. Отцу нахамила, когда вернулась поздно и не выучила уроки. Я собиралась составить с ней беседу, но разве это возможно? «Мама, не сейчас! Мама, я страшно занята! Мама, у меня голова болит, и я кино смотрю!»
— Ее что-то тревожило?
— Нет, не думаю… — Эмма помедлила. — Обеспокоенной она не выглядела, как обычно — ходила в школу, в какие-то кружки, однажды ее даже вытащили в Гайд-парк на женские протесты против Трампа. Увы, мы никогда не ограничивали ее перемещения. Вернулась с митинга одуревшая, сказала, что больше не пойдет. Смеялась: мол, считала, что женщины могут так орать лишь в процессе изнасилования. Временами она казалась какой-то мечтательной, потом ее все начинало дико раздражать…
«Пожалуй, это все, что нужно знать о детском отношении к миру», — подумал Андрей.
— А что не так с Моникой?
— В русском языке есть хорошие слова, — Эмма посмотрела через плечо, понизила голос, — «оторва», «выдерга», «бузотерка»… В английском таких оттенков, разумеется, нет. Мне кажется, родители не очень прилежно относятся к воспитанию дочери. Она ходит на какие-то сомнительные мероприятия, водится с мальчиками, которые старше ее, вроде бы курила, даже пила пиво в не самой подходящей компании… Учится неважно, хотя с ее способностями могла бы лучше. Мне кажется, она сильно влияет на Анну. Но внешне приветлива, вежлива, хотя я однажды слышала, когда они сидели в комнате Анны, — Моника так грубо ругала кого-то из учителей, что уши в трубочку сворачивались… Но она была подчеркнуто вежлива с Алексом. Мне кажется, он даже смущался в ее присутствии, непонятно с чего…