Однако вскоре у меня выработался навык хождения по дну. Я обнаружил, что передвигаться лучше всего прыжками, с одного гладкого камня на другой, предварительно прикинув на глаз расстояние и сделав поправку на снос течением. Хотя на мне был тяжелый водолазный шлем весом почти в восемьдесят фунтов, я легким прыжком отрывался от дна, плавно парил на протяжении десяти футов и приземлялся мягко, словно перышко. Впоследствии, приобретя некоторую сноровку, я мог делать прыжки в двадцать футов длиной.
Перескакивая с камня на камень, я устроил миниатюрный подводный обвал. Это произошло следующим образом. Я достиг конца глубокой лощины — отвесной каменной стены, сплошь увешанной морскими веерами и розовыми актиниями, как вдруг круглый коралловый нарост, на который я опустился — он давно уже омертвел и распадался на куски, — ушел у меня из-под ног и, подпрыгивая, покатился по отлогому склону. Я судорожно замахал руками, стараясь сохранить равновесие, и, изогнувшись, успел заметить, как он с легким стуком упал на дно, перевернулся раза два или три и зарылся верхушкой в ил. Затем случилось нечто неожиданное. Все рыбы, сколько их было на пятнадцать футов вокруг, бросились к кораллу и принялись теребить его нижнюю часть, которая теперь оказалась наверху. Другие кинулись к его следу, отмеченному беловатым облачком взбаламученного ила, и оживленно засуетились вокруг обломков, отколовшихся от него по пути. Я осторожно спустился вниз и, подойдя к кораллу, понял, в чем дело: вся его нижняя часть была облеплена морскими червями, которых больше не защищали их трубчатые домики, разрушенные при падении коралла. Рыбы мгновенно сообразили, что к чему, и поспешили воспользоваться чужим несчастьем. Это навело меня на одну мысль. Я вернулся к основанию рифа, где еще раньше заметил несколько губок, похожих на большие черные резиновые мячи, и оторвал одну из них. Тотчас же из нее выскочил красно-зеленый морской червь и, извиваясь, поспешил под защиту другой губки. Однако не проплыл он и трех футов, как из коралловых зарослей стремительно выскочил красно-желтый губан и яростно атаковал его. К первому губану тут же присоединился второй, и вскоре собралась целая стая маленьких желтых рыбок, подбиравших объедки. Продолжая в том же духе, я скоро был окружен целой свитой рыб, следовавшей за мной от губки к губке.
Облюбовав местечко между двумя коралловыми холмиками, где можно было укрыться от болтанки прибоя, я стал располагаться здесь для отдыха и менее всего ожидал встретиться с коварством и вероломством, как вдруг кусок дна у меня под рукой задвигался и поплыл прочь. Я чувствовал себя при этом так, как, вероятно, чувствовали бы себя вы, если б часть пола вашей гостиной вдруг снялась с места и зашагала в кухню. Секунду я изумленно взирал на это чудо, затем облегченно вздохнул; ну конечно же камбала! И как это я сразу не догадался? Рыба до того искусно маскировалась под цвет песка, что, когда она снова опустилась на дно в нескольких шагах от меня, я с трудом мог определить ее местонахождение. И я нисколько не обиделся за эту маленькую хитрость, так как знал, что для нее это — единственное средство пропитания и защиты от многочисленных врагов.
Немного погодя камбала наглядно продемонстрировала мне, как она пользуется им. Молодая синеголовая красивая рыбка, пестро раскрашенная в желтый, синий и черный цвета, покинула свое убежище под коралловым деревом и беспечно поплыла над самым дном по направлению к торчавшей из песка пальчатой губке. Камбала неподвижно лежала на месте, бугорком возвышаясь над поверхностью дна, и была совершенно незаметна. Внимательно наблюдая за ней, я видел, как ее расположенные на двух припухлостях глаза медленно поворачивались, следя за приближающейся синеголовкой. Не подозревая об опасности, рыбка подплывала все ближе, и, когда оказалась прямо над камбалой, та взметнулась вверх, подняв со дна белый песчаный вихрь, схватила рыбку и несколькими быстрыми глотательными движениями съела ее. Опустившись на дно, она встрепенулась, и взбаламученный песок, оседая, прикрыл ее. Камбала на некоторое время приняла легкий коричневатый оттенок, который быстро сошел на нет, и она снова стала неразличимой на фоне кораллов и светлого песка.
Очень скоро я обнаружил, что подобных притворщиков тут хоть отбавляй. Рядом со мной, на большой глыбе омертвелого коралла, располагалась целая клумба кукурузно-желтых цветов с изящными спиралеобразными лепестками. Длинные и нежные, эти лепестки были испещрены едва заметными темными поперечными полосками, придававшими цветам удивительно живописный вид. Я уже протянул было руку, чтобы дотронуться до одного из них, но когда тень от моей ладони упала на цветок, он стремительно втянулся в камень. То же самое произошло со вторым цветком, едва я поднес к нему руку, и там, где только что были цветы, теперь виднелись лишь небольшие отверстия в камне. Это объяснило мне все: я имел дело вовсе не с цветами, а с морскими червями — длинными, извивающимися, необычными по форме существами, которые всю жизнь проводят в расщелинах скал. О том, какое впечатление произвело на меня это зрелище, и говорить нечего: представьте себе, что было бы с вами, если бы вы захотели сорвать в саду маргаритку или настурцию, а она вдруг возьми да и спрячься в землю! Десятки морских червей юркнули в свои норы от тени моей руки: вообразите себе, что вы идете по теплице и все цветы закрываются, едва вы к ним подходите! И что удивительнее всего — когда солнце пряталось за облаками и на эти необыкновенные цветы ложилась тень, подобная той, которую отбрасывала моя рука, они продолжали преспокойно колыхаться в волнах прибоя.