По улице стелется сладковатый запах странных благовоний. Сначала не понимаем, откуда он, а потом видим: это пахнут угли карагача в жаровнях. Тут же на улицах люди греют над этими жаровнями — кто иззябшие руки, а кто голые ноги, забавных чувяк с такими же носками, какие запомнились Бабе.
В лавках сидят, вернее, мах, окутанные ватными одеялами. Вот один из них поднялся, откинул свое одеяло, и под ним обнаружилась своеобразная грелка — горячий чайник! Лица тоже из старых сказок: одни — как с древнеперсидских миниатюр, другие скорбно библейские, узкие, остроносые, южнокавказского типа. А встречаются и монголы — широкоскулые и плосколицые горцы хазара, обитатели среднеафганских гор Хазареджата.
Вечерний Кабул загадочный, малолюдный. Конечно, это лишь случайные проявления жизни засыпающего го; рода…
А наутро — живой, многоликий, кипящий Кабул. Пестрая неисчислимая толпа людей в кое-как накинутых на голову плащах, халатах и одеялах. Если у кого пальто, то и пальто наброшено на голову одним из рукавов, а другим рукавом человек согревает себе лицо, точно концом кашне.
Как много мужчин! Целая улица — одни мужчины… Нет, вот идет и женщина: пепельно-серый саван, от головы до пят скрывающий человека. Перед глазами густая сетка, делающая лицо неразличимым. Паранджи еще прочно держат своих узниц — пленниц ислама.
По тротуарам тянутся вереницы вьючных ишаков. Немало людей и верхом на ишаках; целые караваны ишачьей кавалерии — картина, обычная и для нашей Средней Азии. Похожи на туркменско-узбекские и дувалы — глухие глинобитные стены домов, обращенные к улицам. За этими стенами — чистые и уютные дворики. Летом они превращаются в крохотные зеленые оазисы.
В торговых рядах столпотворение. Разносчики горячего лаваша, велосипедисты, уличные парикмахеры, бреющие головы своим клиентам тут же, на тротуаре… Продавцы огромной кабульской редьки. Чьи-то настойчивые приглашения отведать шашлыка. Вьючные ишаки, раздвигающие мордами толпу. Полисмены, считающие нужным заливисто свистеть каждой проезжающей машине. Вроде салюта или напоминание о своем существовании? Тяжелые грузовики, но тут же и тяжеловесные телеги, запряженные… людьми. Людьми, тянущими их совсем по-бурлацки…
Улетаем из Кабула с таким чувством, что лишь едва черпнули странной и непривычной жизни этого города, где так удивительно переплелись живые картины средневековья и проявления ультрасовременной техники.
ИНДИЯ РЯДОМ
Напрасно пытаюсь разглядеть с высоты Джелалабадскую долину и очертания Хайберского прохода — издревле знаменитых ворот в Индию. На мой вопрос, где же Хайбер, индийский авиатор машет рукой вдаль налево. Оказывается, трасса самолета проложена на Дели совсем не по прямой линии. Мы полетели не на юго-восток, не по гипотенузе, ведущей прямо в Дели, а строго по катетам, сначала на юг, над заснеженным плоскогорьем Гардез, а затем на восток, через Сулеймановы горы.
Где-то тут мы пересекаем и границу Афганистана. Целое государство осталось под нами и сзади. Страна с двенадцатимиллионным народом; мы знаем о его отваге и гордом свободолюбии, о великой способности к труду; мы сами видели, как голую каменистую землю афганцы устилают почвой, привезенной вьюком на ишаках… Но разве мы вправе судить\по однодневному впечатлению о жизни страны в целом?
И все-таки облик Афганистана, пусть и мимолетно воспринятый, начинает теперь жить в нашей памяти с опорой на живые впечатления, на неповторимые, хотя бы и случайные штрихи, которые удалось нам самим подметить. Книжный Кабул потускнел — его вытеснили картины увиденного «взаправдашнего» Кабула…
Сулеймановы горы — еще один вариант южнотуркменского Копетдага. Так же обнажены и скалисты хребты, так же просвечивает на поверхности вся анатомия их каменных складок. Зубцы, чешуи и уступы… В рельефе отпрепарированы и выявлены любые различия в стойкости каменных напластований, в способности их противостоять разрушению. Но вот и новость: восточные склоны Сулеймановых гор одеты темной полосой леса.
Это напоминает о том, что восточный фас Иранского нагорья смачивают летние муссонные дожди Индии. Значит, действительно реальна, значит, близится Индия, казавшаяся такой несбыточной, а теперь простирающаяся здесь рядом, дышащая сюда своими ветрами, орошающая эти хребты дождем…