Но вот один из поворотов приводит нас в неожиданно ярко-зеленую и густолесистую долину видимо, особенно выгодно ориентированную по отношению к зимним ветрам, приносящим тут влагу. После суровой сухости патн снова пахнуло пышностью влажнотропической природы.
Автобус останавливается, и мы с радостью узнаем, что к водопаду отсюда ведет только пешеходная тропа. Тропа по цейлонскому горному лесу!
Какое счастье оказаться, наконец, в сохранившемся тропическом лесу (уцелел он тут, вероятно, вследствие большой крутизны склонов реки Бадулла-Оя). Впереди перед нами вся долина, одетая густым темно-зеленым плюшем лесов, а по ее тальвегу мчится бешеная река, рычащая на крутых порожистых перепадах.
Тропа, осененная свисающими сверху гирляндами лиан, ведет нас почти горизонтально, косогором, куда-то выше по реке, лишь постепенно приближаясь к круто падающему нам навстречу тальвегу. Карниз тропы врублен в страшную кручу и подводит к таким отвесам, что к ним пришлось прикрепить продольные балконоподобные мостики (на Памире такие называют оврингами).
Думали, что так и будем идти по горизонтали, пока вышележащая часть русла реки не окажется на нашей высоте. Однако все же приходится круто спускаться! Гуще и влажнее зелень, сырее воздух — он уже напоен брызгами грохочущего потока.
Приходится протирать очки и прятать фотоаппараты — в упор водопад не сфотографируешь. Он уже виден сквозь зелень впереди и внизу — могучее ревущее и мятущееся привидение.
Дунхинда — так называется водопад — рушится неузеньким, сорвавшимся с обрыва ручьем. Здесь свергается целая река всем фронтом своей ширины. Десяти метров свободного падения превращают часть потока в огромное облако водяной пыли. Вода ниспадает не единой стеной — в ней различимы разные ярусы и кулисы. Масса воды хлещет неравномерно; ее избытки устремляются то в одну, то в другую часть водопадных этажей и штор. Очертания пенных вертикалей поминутно меняются, словно вода на глазах лепит из пены подвижные белоснежные статуи…
Хочется унести с собой хоть часть этого неистощимого могущества, окрыляющей свежести… Возвращаемся, и лишь издали, на всякий случай, фотографируем гремящего в зелени белого богатыря. При этом приходится хоть на мгновение протереть стекло объектива от вездесущих брызг водяной пыли.
Несмотря на обратный подъем, нас охватывает чувство облегченности, прилив новых сил… Но почему я иду по этому лесу, веющему сырым дыханием тропической зелени из каждой трущобы, а меня и тут не покидает чувство, что вокруг что-то издавна знакомое, даже родное?
Ну, конечно, знакомое! Разве не такая же зелень и свежесть, не такая же праздничность декорировки стволов лианными плющами свойственна горноколхидским лесам нашей Абхазии? Пусть там нет орхидей и древовидных папоротников, но там есть свое величие высокоствольных пихт и буков, стихийный разлив вечнозеленых зарослей понтийского рододендрона и лавровишни… Да ведь дело и не в подсчете, где что есть и где чего нет. Важнее общее впечатление.
Ошеломлены ли мы цейлонскими дебрями? Пожалуй, не больше, чем когда-то горноколхидскими. Мы были как бы загипнотизированы громкими словами о некоем сверхъестественном изобилии природы жарких стран и считали себя, со своим знанием лишь колхидских субтропиков, чуть ли не ограниченными провинциалами, не знающими главного, большего…
Спору нет, цейлонский лес в несколько раз превзойдет Колхиду по многим статистическим показателям: флористы насчитывают здесь лишние тысячи видов, а геоботаники выделят пяток добавочных ярусов в структуре самого леса и подлеска. Но общее впечатление от пейзажа складывается отнюдь не в ущерб нашему Западному Закавказью.
Что ж, вынесем из этой маленькой экскурсии еще одну радость: гордость за величие и богатство своей природы, убеждение в том, что ее яркость и пышность соизмеримы с хваленейшими ландшафтами цейлонских тропиков и что дебри Западной Абхазии и окрестностей Красной Поляны заслуживают не менее громких слов, чем те, какие расточал Эрнст Геккель влажнотропическим дебрям Цейлона!
ВЕЧНОЕ НАЧАЛО ЛЕТА
Плоскогорья Цейлона можно сравнить с крышей, имеющей общий уклон к северу и приподнятой на юге. Этот поднятый край увенчан грубоглыбистым хребтом, который крутым склоном поднимается над южным побережьем острова. Прославленная Саутс-Уол, «Южная стена» нагорья, отличается наибольшим на Цейлоне размахом высот, а значит и наибольшей широтой и величием открывающихся с нее панорам. На этих кручах сохранились и самые обширные, хотя и немногочисленные участки девственных влажнотропических дебрей.