Несмотря на прилагаемые усилия, у меня никак не получалось примириться с мыслью о попадании в другой мир. Чем больше я об этом думал, тем больший мандраж меня охватывал. Это было какое-то дикое, животное чувство ужаса, которое я никак не мог контролировать. До сих пор я никогда не падал в обмороки. Да и вообще считал это чисто женской привычкой. Однако от осознания чудовищности произошедшего я все-таки отключился. И прийти в себя мне удалось не сразу.
Обычно попаданцы как-то сразу смиряются с мыслью, что оказались в другом мире. И, иногда даже не соизволив разобраться в том, что происходит, мчатся причинять добро со страшной силой. Я так не мог. Мне было жутко, а мое состояние еще и подогревалось страхом О'Брайена, в тело которого я попал. Бедный абориген искренне думал, что стал одержимым дьяволом, и очень переживал по этому поводу. Наверное, только страх, что О'Брайен обратится к каким-нибудь иезуитам, которые проведут экзорцизм и изгонят меня из этого тела куда подальше, заставил меня действовать. Я приложил все усилия, чтобы подавить свою вторую сущность, а заодно и сам немного примирился с действительностью.
Не сказать, что борьба за главенство была легкой, но я победил. Личность Питера О'Брайена ушла в подсознание, и больше не пыталась ни влиять на меня, ни управлять телом. Окончательно давить ее я не стал, понимая, что чужая память поможет мне разобраться в чужом мире. И вот теперь валяюсь в чужой постели, пялюсь в чужой деревянный потолок и пытаюсь осознать, куда же я вляпался. А главное — что же со мной будет дальше. Одно дело — рубиться на форумах по альтернативной истории и попаданцам, споря о том, как изменить эту самую историю, и совсем другое — на своей шкуре почувствовать каково это — провалиться в прошлое.
Подсознание подсказало, где хранится успокоительное, я выхлебал два стакана, и только после этого смог более менее разумно рассуждать. Раз уж я сюда попал, и не знаю, как отсюда выбраться, нужно как-то приспосабливаться к сложившимся обстоятельствам и попытаться их повернуть в свою пользу. Первое, чего мне захотелось — выглянуть в окно, чтобы убедиться, что вокруг меня действительно конец семнадцатого века. Однако подсознание шептало, что для этого нужно нормально одеться. Ибо выглядывать в окно в том виде, в котором я есть — это верх неприличия.
Да ладно, я только одним глазком! Однако быстрый взгляд, брошенный в окно, меня не успокоил. Нужно было либо поверить в то, что толпа народа на улице решила организовать масштабные ролевые игры, либо смириться с мыслью, что я действительно провалился в прошлое. Определить, какой год стоит на дворе, ориентируясь только на одежду, я не мог, но то, что не 21 век — это однозначно. Так что примем на веру, что за окном именно 1685-й.
Собственно, и комната, в которой я оказался, говорила примерно о том же самом. Одни только свечи вместо лампочек чего только стоили, не упоминая уж о странного вида мебели и сундуке у стены. Но так не хотелось в это верить!
Ладно, для того, чтобы понять, что делать дальше, надо выяснить, что мы имеем. А значит, нужно понять, кто я, где я, и чем зарабатываю на хлеб насущный. Я машинально набил трубку (хорошо хоть доставшееся мне тело принадлежало курильщику, иначе я бы спятил), сделал пару затяжек и снова развалился на постели, пытаясь выудить из подсознания все необходимые сведения.
Итак, меня зовут Питер О'Брайен, я скромный врач, живу на съемной квартире в городке Бриджуотер, в графстве Сомерсет, в Англии. Профессию я получил благодаря отцу-ирландцу, но прежде, чем я осел в этом тихом местечке, меня помотало по миру. Папенька умер, едва я закончил колледж, мать покинула этот свет еще раньше, так что молодой О'Брайен оказался предоставлен сам себе. И, конечно же, захотел приключений. Видимо, в нем проснулись гены его предков по материнской линии, морских бродяг Сомерсетшира.
Путь О'Брайена, решившего посмотреть мир, был витиеват и тернист. Почти треть своей жизни он провел в Голландии, и довольно успешно служил во флоте как раз в то время, когда приютившая его страна выясняла отношения с французами. Знаменитый голландский адмирал де Рюйтер даже произвел Питера в офицеры.
В конечном итоге, был подписан мир. Но всегда найдется страна, флоту которой требуются отважные офицеры, и которая готова хорошо платить за проявленную доблесть. О'Брайен испытывал удачу до тех пор, пока не загремел на два года в испанскую тюрьму. Пребывание в сыром, каменном мешке Питеру совершенно не понравилось. Он приобрел проблемы со здоровьем и стойкую ненависть к испанцам. Настолько сильную, что несмотря на плохое самочувствие, ввязался в очередную войну, помогая французам расправляться с любителями корриды.