Из-за Ольги, ясное дело, скрывал: женщине это всегда тяжело, что, мол, не первая у него, вьешь на теплом месте, хоть как хорошо, а все — на теплом. А может, не только из-за Ольги. Замечали: как письмо из Запорожья придет — а ходили редко, — Миронов схватит конверт жадно, сразу бежит читать в другую комнату, хоть как занят. Вернется быстро и хмурый. Скажет между прочим: «Ничего старушка — живая». В тот день шутит кругом особенно много, задевает людей, иной раз — до грубости. Но сам сразу заметит, вроде — вздрогнет. Присядет рядом на стул, полуобнимет за плечи — пусть даже Верку Агееву или кого, улыбнется: «Ой, вроде я чего-то такое сказал? Ой, вроде глупость?» И уж такая улыбка — невольно, пусть даже Верка Агеева, расплывется в ответ, без зла.
Дальше уж ходит нормальный. Как всегда.
А конверт из Запорожья надписан всегда узким почерком, будто врезаны буквы в бумагу. Это уж никак не ребенок писал — женщина с неслаженной жизнью, тут уж у бабы Кати глаз.
И про работу знали.
Олег Миронов еще молодой приехал — немного за тридцать, а весь седой. Но ему шло: ярко-белая голова, будто крашен нарочно, для броскости. Это он от переживания поседел, когда у него сгорела сейсмостанция на Сахалине. Тут так рассказывают. Он вроде пустил на станцию пограничника временно пожить, поскольку свободная комната. А печка была близко к стенке, и все кругом бумагой оклеено. Пограничник на радостях натопил и уехал встречать семью, в аэропорт, что ли. Печка пыхтела-пыхтела, да как-то враз дом и занялся, ничего спасти не смогли. Пистолет еще на столе лежал, с полным магазином. Горит да взрывается, спасибо, без жертв. Но сгорело подчистую.
С полмесяца было следствие. Тут Миронова что спасло? Конечно, работник хороший — это раз. А главное — запросил свое начальство, можно ли пустить офицера в свободную комнату. И получил официальное разрешение.
После того Миронов вскоре уволился, уехал на материк, вроде — в Ленинград. Устроился, получил прописку, А еще через полгода вдруг прилетел обратно на Сахалин, на свои кровные, уже с Ольгой.
Пришел прямо к Клюеву, сказал с порога: «Хоть дворником, да бери». Клюев подпрыгнул в кресле: «Постой! А как же Питер? Ты ж в университете!» — «В нем, точно, — сказал Миронов. — Прекрасно — Питер. А только — отвык». — «Не трясет?» — захохотал Клюев. «Вот именно, — засмеялся Миронов.. — Кое-чего не хватает как-то». — «А люди живут?» — захохотал Клюев. «Мучаются», — потупил взор Миронов. «А что я тебе, дураку, говорил?! — заорал Клюев. — Я сам! — тут он ударил себя по тщедушной груди. — Сам! Сто раз пробовал. Как в отпуск к матери еду, так пробую: нет, не могу». — «А люди могут», — ввернул Миронов. «А я не могу! — заорал Клюев. — Ты не можешь. Он не может. Евдокимов квартиру в Киеве выстроил — через год вернулся. Не может!»— «Не ори, — попросил Миронов. — Жену испугаешь». — «Где жена?!» — закричал Клюев еще громче. «Тут, в коридоре», — сказал Миронов, открыл дверь, позвал Ольгу. «Ничего жена!» — одобрил Клюев, бегая вокруг Ольги кругами. «А ничего вроде», — согласился Миронов. «Где вы его подцепили?» — спросил Клюев Ольгу. «А шла мимо гастронома. Взяла из очереди», — сказала Ольга. «Нет, определенно — ничего», — захохотал Клюев.
Дальнейшая судьба Мироновых решилась вечером в ресторане «Старт», где почему-то не было света и публика при свечах экзотично жевала трепангов. «Похоже на белые грибы», — отметила Ольга, проглотив с осторожностью. Осмелела, рискнула на кальмара. Удивилась: «Тоже вроде грибы?» — «Морепродукты, — захохотал Клюев. — А вы ели когда-нибудь салат из папоротника? Ага, нет! А я сам делаю, сам!» — «Так чего же теперь?» — сказал Олег. «Дурак, потерял надбавки, — сказал Клюев. — Буду ходатайствовать, чтобы вернули». — «Да я не об этом», — поморщился Миронов. «Ах, вы о науке! Завлабом пойдешь?» — «У меня степени нет», — сказал Олег. «Нет, ты не юли. Пойдешь или не пойдешь?» — «Не пойду, — сказал Олег. — Я практик». — «Зря, — сказал Клюев, подумал и заорал: — Давай тогда на остров, идет? Я тут одну работку хочу провернуть — база нужна. Ассигнования пока — шиш, но будут». — «Подходит», — улыбнулся Миронов. «А там сильно трясет?»— спросила с опаской Ольга. «Достаточно, — засмеялся Клюев. — Не волнуйтесь, Ольга Васильевна, все великие люди жили в сейсмоопасных районах». — «Например?»— сказала Ольга. Но ее уже не услышали — обсуждали «работку».
Ровно восемь лет назад это было, целая жизнь.