— Так ты можешь сравнить, где лучше быть рабом: у этих бастарнов, у даков или у римлян, — с усмешкой спросил Филолог, — богатый опыт. Не так ли?
— Плохо везде, — Дак вздохнул, — но господин мой Марк добр. А рабом… Я выживаю. Я помню обещание Волдимеру. Он со мной, моя половина. Часто приходил по ночам, говорил мне. Светлый воин, с огненным мечом в руках. Он помогал. Он сказал: «Завтра ты уже не будешь их рабом». И это правда.
Когда римляне подошли, я сбросил того дака в воды реки. Утопил. И бежал к римлянам. Они не знали, кто я, я не знал их языка. Взяли в плен, сказали «дак». Продали. Дом далеко, господин, я не убегу. Не доберусь до дома свободным человеком. Но я жду девушку, которой оставлю семя. Семя Волдимера и мое.
— Так о чем ты просишь, — усмехнулся Марк, — о девке или об этом странном новом обряде?
— Хочу тоже омыться, господин. Христианином хочу стать.
— Все ясно, — рассмеялся Филолог, — парню пришлась по вкусу Эйрена. И он понимает, что только христианский обряд позволит им называться, против всякого права и обычая, мужем и женой. Если ты позволишь, конечно.
— Вещи не женятся. В том числе и рабы, — строго подвел черту Марк, — если Луцию угодно взять наложницу и называть ее словом «жена», это его право, он свободный человек. К Эйрене ты не смеешь прикоснуться.
Он взял Дака за подбородок — они были одного роста, одной силы. Пожалуй, даже Дак покрепче. И странно было видеть, как один держит другого. Странно, если не знать ничего о римском праве. О том, что раб — вещь своего господина.
— Да, господин, — Дак избегал смотреть в глаза, — но я не по той причине. И тебе, господин, если не будешь сердиться, скажу то же самое: пройди обряд!
— Я?! — у Марка чуть глаза не вылезли на лоб, — да ты еще предложи мне съездить к тебе домой и привезти невесту! Ту самую. .. как ее звали?
— Лада. Она, если жива, давно замужем, — ответил Дак, — но послушай, что скажу.
Марк отпустил его подбородок.
— Говори.
— На Острове, как они это называют, теперь община. Больше христиан. Им нужен главный. Кто будет?
— Луций, — не колеблясь, ответил Марк.
— Он не хочет. Не его дело.
— Ты сам с ним говорил?
— Да, господин. Прости.
— Плетей бы тебе за то, что посмел заговорить со свободным без моего разрешения.
Дак молчал.
— Так что, ты хочешь быть главным?
— Ты будешь, господин.
— Зачем мне это?
Дак наконец-то посмотрел ему в глаза:
— Сильны бастарны — даки сильнее. Сильны даки — римляне сильнее. Нет сильнее Рима. Но есть в Риме слабость. Множество.
— Что?
— Множество — слабость. Смотри, господин. Один цезарь — сила. Цезарь умер, пришел другой, другого убили, третий, четвертый. Так? Слабость.
— Наш варвар разбирается в тонкостях римской политики, — усмехнулся Филолог.
— Свои боги у нас, свои у бастарнов, у даков, у римлян. Много богов. Одного чтишь — другой в обиде. Те за Марса, эти за Нептуна. Обрядов много. Путаница.
— Лучше как у иудеев? — переспросил Марк.
— Иудеи только за себя. А христиане за всех. Риму нужен один бог. Сильный бог. Придешь к дакам, к остальным, к нам придешь — принесешь им не только оружие. Не только деньги, ткани, дороги, бани. Принесешь им единого бога. А сначала объяснишь это Риму ты. Ты будешь править Римом, Рим — миром. Наши имена вещие, господин мой Марк. Нас так назвали, Волдимер и Висеволд — это на нашем языке «тот, кто владеет мерой, владеет всем». Мы же одно. Мы ничем не владеем, но мы отмерим тебе, как завладеть всем. Только дай Риму одного бога.
— И зачем это Риму?
— Только силой нельзя подчинять. На силу найдется другая сила. Знаешь, какая уже сила у них? Видел одного, Симоном звали. Он волшебство творил, такие чары наводил — больных исцелял, тайны возвещал, предсказывал. Я еще когда его увидел, понял, какая великая сила у них, христиан.
Не знал я, что есть сильнее даков, пока не пришли римляне. Не знаю, что есть сильнее римлян, — а вдруг придут однажды?
Что им скажешь? Скажешь: есть такая сила, которая по всей земле одна. Есть такой царь, который не умирает. Есть такой закон, который дан с неба. И будешь его именем править. Всеми, вечно.
— А послушают ли они? — усмехнулся Филолог.
— Приди с легионами — послушают. Только легионы не навсегда. Нужно дать побежденным, во что верить. На что надеяться.