— Стало быть, вы уезжаете завтра, — только и сказала она.
— Я рад, что вы пришли, — ответил я, — потому что боялся уже не увидеть вас.
Дорна промолчала. Я пододвинул к огню второе кресло и сел.
— Вот и Тор стал вашим другом, — медленно проговорила она, глядя на языки пламени. — Я боялась, он так хлопочет о том, чтобы вы поселились здесь, только ради меня. Но он любит вас, Джонланг, и тоже хочет видеть вас рядом. Я рада, что все случилось именно так.
— И я, Дорна.
— Я на минутку, — сказала она, умолкая.
Подложенное ею в огонь сырое полено шипело и трещало. Потом стало гаснуть, и глаза Дорны потемнели. Она подтолкнула полено ногой, пламя вспыхнуло с новой силой, высветив ее лицо и ярко блестящие глаза.
— Кажется, мы уже почти все сказали друг другу, Дорна.
И снова она промолчала.
— Пожалуйста, не забывайте, что я просила вас быть свободным, Джонланг. Это главное.
— Хорошо, Дорна. А вы…
— У вас есть для меня совет?
— Будьте настоящей королевой, Дорна, ничем не поступаясь. В этом ваше счастье.
Она согласно кивнула.
— Смогу ли я увидеть вас до вашего отъезда декабре?
— Вряд ли, Дорна.
— Да, я понимаю.
— Полагаю, мой визит оказался успешным.
— Я тоже… и не будем портить его под конец.
— Мы оба любим Тора.
— Моя замужняя жизнь еще только образуется… А что до вас, то, если я сбила вас с предназначенного пути, за вами — Островитяния.
— Я принимаю ее от вас, Дорна.
— Я дарю ее вам только потому, что вы — это вы, Джонланг.
Наступившее затем молчание показалось бесконечным; я упивался близким присутствием Дорны, ее красотой, силой, юностью…
— Я ухожу, Джонланг, — неожиданно раздался ее голос. — Если хотите, я встану проводить вас завтра.
— Стоит ли, Дорна? Не будет ли это…
— Жалкие слова! Нет. Начните вашу новую жизнь прямо сейчас, Джонланг.
— Хорошо, Дорна.
Она встала и обернулась ко мне:
— Чем я могу помочь вам?
— Я достаточно силен, Дорна. Быть может, вам нужна моя помощь?
— Мы всегда сможем возобновить нашу дружбу, — ответила она, — сможем думать о ней и лелеять эту мысль.
Мы глядели друг на друга, а время неумолимо шло, и не было сил двинуться.
— Хотите, я поделюсь с вами одним наблюдением? Подумайте над ним, — сказала Дорна. — Влечение мужчины к женщине заключается в его мыслях и его плоти, и хотя обе страсти влияют друг на друга, они существуют раздельно; у женщины же эта сила — в самой ее сердцевине, и то, что она думает, и влечения ее плоти часто не столь важны для нее, как для мужчины. Ему легче управлять собою, чем ей.
— Это просьба, Дорна?
— Почти… если вы вернетесь.
— Я подумаю над тем, что вы сказали, Дорна.
— Вот и все, о чем я вас прошу.
— Поцелуемся, Дорна, и пожелаем друг другу доброй ночи.
Она коротко, быстро вздохнула. Я обнял ее и поцеловал в губы. На одно мгновение тело Дорны бессильно обмякло в моих руках, но я отпустил ее, хотя и слишком хорошо понимал, что теряю.
Дорна медленно пошла к выходу, я опередил ее и распахнул перед нею дверь. Стоя на пороге, она с улыбкой обернулась ко мне:
— Ведь этого нам достаточно, не так ли, Джонланг.
— Да, Дорна.
Вспышка радости озарила ее лицо. И пока я держал дверь открытой, она вышла, закутавшись в свое длинное зеленое платье.
30
ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ
Охотничий домик во Фрайсе был тихим местом, в моей же комнате у Файнов, где я отдыхал после стремительной скачки с Тором и его приближенными, царило безмолвие склепа. Домик во Фрайсе полнился звуками голосов, волнующей близостью Дорны, там я размышлял об открывшихся мне истинах; здесь — хозяевами были мои немногословные старики, даже ветерка не слышно было в послеполуденной тишине, и казалось — пережитое стихает, подобно удаляющимся голосам.
На столе передо мной лежал полураскрытый сверток, однако я еще не успел рассмотреть его содержимое. Именно этот тяжелый, неуклюжий тюк первым делом захватила с собой Наттана, не взяв ничего из своих вещей, когда, полуодетая, покидала Верхнюю усадьбу, — так стремилась она спасти сшитое ею для меня. Она отправила одежду к Файнам с курьером, оплатив заранее все расходы, не переслав мне даже коротенькой записки и ничего не велев передать на словах. Передо мной лежал труд многих месяцев, от начала и до конца сотканный и выкрашенный ее руками. А сколько тысяч стежков сделала игла в порхающих над шитьем пальцах Наттаны! И ни одну из множества деталей этого костюма нельзя было бы надеть дома, в Америке, разве что на костюмированном вечере, на каникулах, в глухом лесу, или поместить в витрине этнографического музея.