Косы она расплела, и волосы ее были уложены необычным образом — такого мне еще не доводилось видеть, — что делало ее старше. Она пристально посмотрела на меня и улыбнулась.
Она спускалась навстречу мне — неузнаваемая, прекрасная, впервые обнажив свою оказавшуюся на удивление стройной шею с горделивой, изящно посаженной головой. И вдруг я понял, что, если не отступлю в сторону, ей придется либо остановиться, потому что я стоял прямо у нее на пути, либо подойти и поцеловать меня. Но Наттана, не замедляя шага и не выказывая намерения остановиться, все так же шла вперед. У меня перехватило дыхание. Она шла подняв голову, понимая, что сейчас должно произойти.
Из столовой раздался голос Мары, звавший Наттану. Я инстинктивно сделал шаг в сторону; из жара меня бросило в озноб. Наттана пробежала мимо, на щеках горел румянец, а глаза блестели, и мне показалось, что я прочел в них: «Ах, какое невезение!» Я перевел дыхание и последовал за ней.
Они громко спорили с Марой, которая мягко выговаривала ей за то, что она заставляет себя ждать. Было очевидно, что несостоявшийся поцелуй совершенно не смутил ее, однако я тут же вспомнил, что поцелуи для нее, в отличие от меня, дело не новое. Да и, похоже, она вообще не придавала этому такого значения, как я. Обескураженный, я присел на скамью, а Наттана, опережая Мару, которая собиралась принести ей завтрак, сама побежала на кухню… А может быть, она была так беспечна, потому что не догадалась, что я хочу ее поцеловать? Но я все равно собирался поцеловать ее — или хотя бы попытаться, прежде чем она уедет! Приняв решение, я успокоился: теперь у меня была цель.
Наттана вернулась.
— Можно, я посижу с вами, пока вы завтракаете? — спросил я.
— Я ждала, что вы это предложите.
Все в ней было внове для меня: и округлая белизна шеи, и непривычно открытые уши.
— Вам, наверное, любопытно, почему у меня так уложены волосы, Джонланг?
— Да.
— Вам нравится?
— Нравится, но я пока еще не привык.
— Я хотела прогулять свою лошадь, а косы мешают.
Но ведь она ехала в город, а оттуда к Файнам, не расплетая кос.
— Возьмите Фэка тоже, — сказала Наттана.
— Поедем вместе?
— Мне бы хотелось. А вы не против?
— Отнюдь не против, Наттана… А когда же вы поедите к Ларнелле?
— Ах, когда-нибудь…
Скоро лошади наши были оседланы. Снег под лучами солнца переливался розовым и голубым, небо было ярким, морозно-синим. Клубы пара вырывались из лошадиных ноздрей. Жадно вдыхая студеный воздух, упиваясь им, как вином, мы выехали через сосняк на тропу, которая вилась вверх по склону холма в юго-западном направлении от дома; потом, проехав через ворота, поскакали навстречу холмам по усыпанной снегом просеке между двух рядов деревьев с темными, пронизанными бледными, холодными лучами кронами, оставляя позади фермерские поля. Копыта лошадей с хрустом крошили блестящий наст, снег под которым, впрочем, был рассыпчатым и мягким, земля нигде не была скованна опасной ледяной коростой.
Как по-иному выглядела эта же тропа, когда меньше месяца назад я, повинуясь непреодолимому влечению, скакал по ней, чтобы встретить Наттану! Как все изменилось! Я сказал своей спутнице, что ездил встречать ее именно по этой тропе.
— Вы хотели бы проделать этот путь еще раз?
— Один? — спросил я. — Или вместе с вами?
— Почему бы не отправиться прямо сейчас?
— Я не против!
— Очень может быть, что ущелье Темплин занесено снегом.
— Это обошлось бы нам в лишних восемь или десять дней пути!
— Все это было бы возможно, не поссорься я с отцом.
— Так, значит, вместе?
— Почему бы и нет.
— Что подумал бы ваш отец?
— Отец?.. — Наттана пожала плечами.
— Не обязательно ваш — любой? Привычки заразительны.
— Ну, кто-то осудит, а кто-то одобрит, зависит от того, как они относятся к вам… или ко мне. Обычаев и привычек в подобных делах не существует. Но обычно такие путешествия не слишком затягиваются.
— По нашим обычаям, — сказал я, — любое такое путешествие с ночевкой выглядело бы предосудительно.
— Мне этого не понять! — рассмеялась Наттана. — Но сегодня такая чудесная погода, что не стоит снова разводить философию.
— Согласен!
Воздух был кристально чист, и замечательно было снова скакать по знакомой тропе. Итак — перемирие.
Перемирие, передышка позволяли хотя бы на время стать счастливыми рядом, да и было на что полюбоваться вокруг. Мы решили не забираться далеко: лошадь Наттаны утомилась после тяжелой двухдневной дороги, и лишь поднялись до того места на склоне, откуда, глядя на север, мы могли разглядеть проделанный ею путь. Исполинский купол Островной горы был великолепен, но не он один привлек наше внимание. На нижних отрогах снежного покрова не было заметно. Очевидно, снегопад прошел только над долинами.