Он спешил к ней, махал руками в сторону, но ничего не произносил. Немая сцена ещё больше напугала Марьяну.
– Яков? Что случи…
А потом за её спиной окно взорвалось градом стеклянных осколков.
***
Яков, оставшийся без куртки, повернул замок и моментально отскочил от двери. Через стеклянную вставку он видел обрывки своей ветровки и кусок бетонной мусорки. Его собственные следы оставили на крыльце бредовый, пляшущий рисунок.
Со стороны столовой доносился голос Марьяны. Проклятье! Они только что побывали на улице, они видели подрезанные деревья и линии, ползущие по снегу, но как всё это объяснить женщинам?
Лыжные ботинки были не созданы для бега по кафельной плитке, Яков скользил и вынужден был ухватиться за колонну, чтобы не вмазаться носом в пол. Он спешил, сквозь открытую дверь была видна часть столовой и Марьяна, стоявшая у окна. И почему ей вдумалось стоять именно там?
Он не мог кричать, хоть ему и хотелось этого. Он не мог кричать, а она не прекращала говорить. Один крик мог её спасти. Один крик мог её убить.
– Яков? Ну как прошла ваша вылазка? Нам всем не терпится узнать, что вы обнаружили…
Прикушенный до крови язык, отчаянные жесты, призывающие её отойти от окна, натуральная мольба, написанная на его лице. Не мог, не мог он раскрыть рта…
– Яков? Что случи…
Громкий звон заставил вскрикнуть Кассандру, от испуга он перевернула поднос, который держала в руках. Удар пришёлся Марьяне в лопатку и прошил её насквозь, выбитый из ладони телефон разбился о стену. На глазах Якова его жену сильно толкнуло вперёд на стол, и она падала в окружении капель собственной крови.
Ножки стола подломились под её весом, кафельный пол больно принял её, Марьяна заходилась диким криком, напоминающим визг свиней на бойне. Одновременно с её криком лопнули все остальные окна, разом стеклопакеты под действием нахлынувшей силы ввалились внутрь. Морозный воздух из леса наполнил столовую, а вместе с ним пришли и невидимые линии. Они проникали через стены, разрезая кирпичи. Она скользили через пустые окна, тянулись к источникам звуков. Они двигались и уже не могли остановиться.
За спиной Якова кричала Кассандра, но она его совершенно не заботила. Он видел, что стало с его женой, и старался обогнать проклятые линии, подбирающиеся к Марьяне быстрее него. Яков перевернул оказавшие на пути столики, коварная кафельная плитка всё-таки сыграла с ним злую шутку, заставив потерять равновесие. Он рухнул на колени, внутри них неприятно захрустело, но его боль не была определяющей. Погружая руки в кровь собственной жены и волоча за собой болящие ноги, Яков приближался к Марьяне.
– Заткнись! Заткнись! Прекрати это! Ты только подзываешь их ближе! – О чём он думал, когда сам кричал её эти слова? Или он тешил себя надеждой, что ему удастся заставить её замолчать?
Невидимая линия по касательной задела бедро брыкающейся Марьяны, она бултыхалась в крови, пытаясь встать на четвереньки и не осознавая того факта, что лишилась руки. Яков схватил её за кофту и потащил за собой, потащил прочь от окна и стен, из которых продолжали выходить жадные лезвия, неразличимые глазом.
Со всех сторон крик. Куда ему ползти? Как вытащить её из ловушки? Где холл? Стоя на коленях, Яков видел перевёрнутые столы и мерзкие, чудовищные линии, бегущие по направлению к нему. Он попытался подняться, Марьяна невозможно оттягивала руку, лишая сил и последней возможности к бегству, его колени отказывали, а дверь в холл была так далеко.
Он разжал руку. Его жене помочь уже было нельзя, а он не хочет умирать как та собака, труп которой он даже не увидел. Ему нужно сохранять тишину, всего лишь прикусить язык и не издавать звуков. А ещё нужно добраться до лыжных палок, и тогда всё станет просто замечательно.
***
Он приходил в сознание скачками. Отчего-то ему не хотелось пробуждаться, ему казалось, что тягостный сон, в котором пребывает его сознание – это благодать, по другую сторону которой его поджидает что-то страшное. Давид отдалённо чувствовал боль, его правая нога не давала ему покоя, как будто кто-то постоянно обливал её кипятком и сыпал солью. Чесалось. Зудело. Но слишком далеко, чтобы он мог дотянуться. Ему не хватало длины рук добраться до ступни, а назойливое жжение всё активнее проникало в его сновидение, грозя вывести его из него в реальный мир.
Ему не хотелось. Давид помнил холод и сырость, но сейчас ему было тепло. Хорошо. Пусть так и будет, пусть его сновидения продолжаются. Однако даже в бессознательном состоянии мозг продолжал посылать ему тревожные сигналы. Что с ним стало? Почему в правой ступне такие неприятные ощущения? Откуда взялся этот сон, так не похожий на обычное забвение? Он помнил зимний лес и лыжную трассу – это было приятно. Он знал, что на пассажирском сидении его автомобиля лежит сумка с сухими вещами и небольшой термос с бадьяновым чаем – это было чудесно. Но были и десять километров, которые Давид собирался проехать… Было воспоминание о большой скорости, игривом ветре и маленьком корпусе лыжной базе, к которому он спускался… Дальше воспоминания словно блокировались. И ему абсолютно в равных пропорциях хотелось и не хотелось узнать, что приключилось во время злополучного спуска.