Удивляется, обижается. Искренне, от души. Гад! Предатель! Хочется взять лопату и врезать, чтобы мозги в его светлой голове пришли в движение и встали на свое место! Боюсь, что словами не достучаться. По–крайней мере первая попытка провалилась.
Если я дорогая, тогда какого фига ты срываешься и уезжаешь к непонятной Алине? Ааа! Не могу! Как не сорваться, не начать орать прямо в машине, теряя лицо перед сыновьями?
Эта Алина спала с моим мужем или просто его целовала? Он отвечал или просто позволял к себе прикасаться? На его спине есть следы ее ногтей после страстной ночи или обошлись невинным минетом? Минет – это секс или невинное развлечение, которое не приводит к беременности? Господи, помоги! Грязные мысли – как алый след помады на светлом воротнике рубашки. Мерзко.
Измена. Она была или нет? Измена – это постель с другой женщиной или интерес с к ней? Желание другого тела – это измена? Где та грань, за которой начинается пропасть? Как не потерять себя в этом аду, который длится меньше суток? Сколько еще я смогу выдержать прежде, чем превращусь в невротика, в истеричку, не выпускающую мужа из поля зрения? Само имя «Алина» начинает вызывать гнев и злость. Мозг отключается, когда его затапливают эмоции.
– Какая песня хорошая! – делаю вид, что не заметила вопроса и прибавляю громкость радио.
Я так молила — позови, но ты молчал.
Я так молила — удержи — не удержал.
Я твой транзитный пассажир,
Меня, увы, никто не ждал.
Ты был транзитный мой вокзал.
– Хорошая, только грустная, – хмыкает Дима, задержав на мне внимательный взгляд. – Ир, ты что себе надумала?
Мне кажется, что сейчас Аллегрова приоткрыла завесу будущего, и я пока ничего не надумала, в этом и беда. Я нахожусь в стадии принятия решения.
Я не вернусь.
Тихая фраза завершает песню, а у меня скулы сводит от напряжения. Усилием воли заставляю себя расслабиться.
– Дом, милый дом, – выдыхаю, оказываясь на знакомой парковке. Мурано замирает перед бело–красным шлагбаумом. Тихий писк брелока, и полосатая палка поднимается, пропускает машину на закрытую территорию.
Кто, когда и как смог взломать шлагбаум нашей семьи? Почему он сработал на датчик в чужих руках?
Люблю свою квартиру. Трехкомнатная, просторная, на пятнадцатом этаже. Две комнаты окнами на восход, третья – на закат. Обожаю. Одну из комнат, в которой было два окна и две батареи, разделили перегородкой. Теперь у каждого из мальчишек есть свой собственный угол. Сыновья шуршат сумками, раскладывают вещи по местам, а я стою на кухне и смотрю в окно. Солнце спускается к горизонту, окрашивая темное весеннее небо в розово–красные оттенки. Завтра снова обещают жаркий день.
Трудное тогда было время. Мы купили собственное жилье десять лет назад. Ипотека, потребительский кредит на обустройство. В месяц приходилось отдавать мой оклад целиком, жили на зарплату мужа. Первое время было сложно, но мы справились. Договорились, что платим без надрыва, по графику, а на оставшиеся деньги ездим в отпуск, отдыхаем. Живем. Все было нормально…
– Чего грустишь? – Димка подходит со спины и зарывается носом мне в макушку, делает шумный вдох. Такое привычное движение сейчас вызывает толпу мурашек, от которых невидимые волоски на руках поднимаются дыбом. Только это не желание, а ощущение надвигающейся беды.
– Думаю, Дим.
– О чем?
– Если бы я вернулась домой утром с засосом на шее, пропахшая чужим мужчиной, что бы ты сказал? – стараюсь говорить тихо, но голос срывается, ломается, уходит в писк.
– Я не…
– Давай попробуем обойтись без двух фраз. Не говори, что это другое и не то, что я подумала. Итак... – Молчит, сопит. Хмурится и делает шаг в сторону, убирает руки с моей талии и сразу становится холодно. Кажется, мне пора привыкать к этому состоянию. К холоду. – Наверное, мне тоже нужно вести себя более расслабленно с окружающими. Зря я вся такая правильная, замужняя.
Хмыкаю, скрывая боль за иронией, а он сверлит меня взглядом.
– С кем это ты расслабляться собралась? С Макаровым, что ли?
– Да какая разница, Дим? Макаров, Решетов, Талызин… Желающие составить мне компанию всегда найдутся. Тот факт, что я не позволяю себе вольности, еще не значит, что посторонние мужчины безразличны ко мне, а я – к ним.