– Они не посмеют, а ты – замужем…
– Ты не поверишь, но они посмеют, если я позволю. Замужем, говоришь? Самому колечко не жмет? Или во время визитов к Алиночке ты его снимаешь, чтобы угрызения совести не мучали? – твою мать, меня опять несет, срывает предохранители, уносит в истерику. Тру виски, словно стараюсь разогнать пульсирующую боль.
– Да где ты встретишь нормального мужика?!
Ух, как взрывается, даже голос повышает! А вот это зря. И самое удивительное… чем громче он говорит, тем спокойнее у меня на душе. Интересная закономерность.
– Где угодно. Например, на стадионе. Ты замечал, как много мужчин ходит на хоккей? А как много среди них молодых, спортивных, подтянутых…
– И женатых!
– Да пофиг, Дим. У тебя – подруга, у меня – друг. Семейное положение не имеет значения, правда? Кажется, я раньше была дурой. Спасибо, открыл глаза.
– Ира, не валяй дурака!
– Я не валяю. Просто рассуждаю. Удивительно, что тебе это не нравится. А почему я должна спокойно реагировать на твою Алину? Подумай, Дима. Хорошенько подумай, чтобы не совершить критическую ошибку. В эту игру можно играть вдвоем…
– Я не спал с Алиной! – рычит, сжимает руки в кулаки. Не боюсь. Мне слишком больно, чтобы бояться.
– Конечно не спал. Она просто упала на тебя. Губами в шею. Верю, Дим. Ты ей всю ночь стихи читал. Есенина? Блока? А может «Попрыгунью Стрекозу» вспомнил?
– Ты ничего не понимаешь…
– Вот это меня и пугает, – я сделала шаг назад и пристально посмотрела мужу в глаза. – Раньше мы понимали друг друга с полуслова, а сейчас…
Кажется, мне удалось выговориться, на душе стало чуточку легче. И да, от моего мужа до сих пор разит Баккарой. Купается она в ней, что ли? Одна капля – нормально, две убивают лошадь, а три становятся средством массового поражения.
Дима был в душе, когда его телефон ожил.
«Значит она тебя не любит, мой рыцарь. Любви без доверия не бывает» это сообщение пришло ответом на цитату мужа «Ира не поверила, что мы не спали».
Читаю, стиснув зубы. Кажется, они провели эту ночь порознь, и это хорошо. Мой муж все еще переписывается со своей визави, а это уже погано. И хуже всего, что он держит Алину в курсе наших разговоров. Твою мать!
В эту ночь я сплю под отдельным одеялом. Из души рвется требование отселить Димку в гостиную, но устраивать разборки на глазах у сыновей не хочу. Как приму решение – тогда можно, а пока…
Мальчишки радостно отгуливают праздничные дни, а мы утром срываемся на работу. В операционной нет понятия праздников.
– Говорят, что с понедельника в клинике сменится руководство, – радует Лида Волгина, медсестричка из нашего отделения. Перерыв на обед – лучшее время посплетничать. – Михал Михалыч на пенсию выходит, передает «Афродиту» кому–то из родственников. Главное, чтобы новая метла нас не вымела…
– Не тронут, Лид. По верхам могут пройтись, своих людей на денежные посты воткнут, а к нам едва ли спустятся. Мы – рядовые муравьи, но на нас все держится.
– Слух ходит, что новый директор – тоже хирург, свою команду специалистов приведет, будет расширять это направление. Возможно, дополнительный корпус откроют. Ох, интересно будет!
– Вы тоже слышали? – еще две девочки из травматологии подсаживаются к нам за стол с заставленными подносами. – Кажется, вся клиника об этом гудит.
Люблю свою работу. Наша команда в операционной – слаженный оркестр, который звучит идеально. Все проблемы, страхи и волнения я оставляю за дверью, поэтому в конце рабочего дня прекрасно себя чувствую.
- Зажим!
- Тампон!
- Скальпель!
- Сушим!
- Шьем!
Все четко, ясно. Ничего лишнего, только дело. Руки Димы выверенными действиями совершают привычные манипуляции, а я любуюсь. Он и правда хороший хирург, талантливый. Его еще называют «врачом от Бога».
Мама предлагала идти учиться дальше, но я не могу. Ассистировать, подготовить все необходимое, стать второй парой рук хирурга – да, но сама взять в руки скальпель не могу. Не годится моя психика для такого уровня ответственности. Не вывезу, с ума сойду от напряжения.