– Почему именно летать? – в памяти всплыли сны с белыми птицами. Неужели это было предупреждение?
– К слову пришлось. Хоккей – скоростная игра, стремительная. А что такое?
Кажется, Марат специально забалтывал меня, не давая провалиться в тяжкие мысли.
– Команда сыновей называется «Белые крылья», так что ты угадал с полетами, – слабо улыбаюсь и достаю телефон. Этот номер лежит в избранных. – Алешка, ты как?
Крики и специфический звук коньков, разрезающих лед, ударили по нервам.
– Нормально, мам. Юрка…
– Знаю, сынок. Мы едем к нему в больницу.
– Мы – это кто? – в динамике раздается сердитое сопение. – Ты и папа?
– Нет, сынок. Я и… мой коллега по клинике.
– Хорошо, – выдохнул защитник. – Позвони потом, что и как. Треня продолжается, меня на лед зовут. До связи, мам.
– До связи, Леш, – я отбила звонок и закрыла глаза.
– Один – нападающий…
– А второй – Алешка – защитник, – продолжила, глядя на карту навигатора. Через пару минут мы должны быть на месте.
– Сколько им?
– Тринадцать. Двойняшки.
На парковке перед новым двухэтажным зданием клиники уже стояла машина с логотипом хоккейной команды на капоте. Марат припарковал внедорожник рядом и заглушил двигатель.
– Не волнуйся, все будет хорошо.
– Угу… – кивнула, не понимая, почему мы не выходим из машины, пока взгляд синих глаз не упал вниз. Оказалось, что я всю дорогу сжимала его правую ладонь двумя руками, согреваясь и находя в ней опору. – Ой, извини. Это все от нервов.
– Я не против, Ир. Ты в любой момент можешь взять меня за руку и попросить о помощи… Или просто взять за руку.
– Спасибо. Нас ждут…
Странная неловкость повисла в воздухе. Покидая салон внедорожника, поймала себя на мысли, что не сообщила мужу о случившемся, даже не вспомнила о нем.
– Ирина Владимировна, – тренер сыновей встретил нас перед кабинетом с табличкой «рентген». – Я пытался связаться с Дмитрием Ивановичем, но он вне зоны доступа, поэтому пришлось побеспокоить вас.
– Хорошо.
– Муж? – выдохнул в мою макушку Башаров, обжигая спину своим телом.
– Пока да.
– Понятно.
Дверь кабинета медленно открылась, выпуская в коридор бледного Юрку, сидящего в кресле–каталке. Прикушенная губа и покрасневшие глаза сына выбили из груди резкий выдох. Взгляд медленно опустился вниз, но…
– Не смотри, Ир, – широкая спина Башарова закрыла всю картину. – Не надо.
– Юра, ты как?
– Нормально, мам. Мне обезбол вкололи, пока действует.
«Пока» – ключевое слово. Я – операционная сестра, не боюсь крови и разрезов, но сейчас в руках хирурга окажется мой сын. Нужно отключить эмоции… Я смогу.
– Везите парня в операционную, обрабатывайте рану и ждем снимок. Привет, Мар.
Судя по обращению, которое я уже слышала, сероглазый шатен – хозяин клиники, Геннадий Сонков. Молодой, на вид – ровесник Башарова.
– Привет. Сам возьмешься? Я готов помочь.
Мужчины обнялись, хлопнув друг друга по плечам и направились в сторону лифта. Я шла рядом с Маратом, плотно прижатая к его горячему боку.
– Поднимайтесь на второй этаж. Первая операционная. Иди готовься, Мар.
– Если надо, я помогу…
Кажется, мой тихий писк никто не услышал. Хотя нет, услышал, просто взял время на формулировку.
– Ира, ты будешь ждать в коридоре.
– Но Марат…
– Я сказал – ждать, – обрубил он, а потом перешел на шепот. – Ты – мама, поэтому посидишь с тренером в коридоре, промоешь ему мозги. Можешь покричать, но недолго. Плакать не сто́ит, там всего лишь глубокое рассечение. Шов будет не больше десяти сантиметров.
Башаров усадил меня в кресло возле окна и кивнул тренеру: – Передаю Ирину Владимировну вам.
Мужчины скрылись за дверью одного из кабинетов, следом появился молодой парень со снимком в руках.
– Геннадий Юрьевич просил передать, что трещин и переломов нет. Вашего сына начали зашивать.