— А эти права включают в себя право на законный суд? — спросил Гардинер.
— Простите? — Казалось, Макуэйд на мгновение растерялся.
— Мистер Макуэйд, — продолжал Гардинер. — Вы прекрасный оратор и, возможно, милейший человек, и поверьте мне, лично против вас я ничего не имею. Но я работаю на Кана вот уже почти двадцать пять лет, с тех пор, когда это была еще старая фабрика. Кроме того, я немного старше вас и, возможно, чуточку лучше понимаю чувства работающих здесь людей. Единственное, что могу сказать вам, — это то, что они не любят, когда их распихивают направо-налево. Вот вы называете их гражданами, но, как граждане, они достойны того, чтобы с ними и обращались как с гражданами, и мне не известно ни одного случая, когда моего друга-гражданина отволокли бы в полицию и обвинили в преступлении, которое он не совершал.
— Вы имеете в виду Марту Голдстейн?
— Марта Голдстейн хорошая женщина и уже давно у нас работает. Я говорю о ней, и я говорю о Марии, которая работала в моем отделе.
— А при чем здесь Мария? Она украла пару обуви, и вам об этом прекрасно известно.
— Да, украла. Скорее всего, украла. Но это все равно не дает никому права обращаться с ней как с животным. Она рассказала мне о том, как все случилось, мистер Макуэйд, и многим другим тоже рассказала, и уверяю вас, что вся эта история не укрепляет симпатии людей к «Титанику».
— Пожалуй, — кивнул Макуэйд, — но, возможно, она прекратит воровство. Вы, кажется, не понимаете, мистер Гардинер…
— Все я прекрасно понимаю. И я понимаю, что…
— Ну-ну, друзья, — вмешался Манелли.
— Джо, позвольте мне, пожалуйста, закончить, — сказал Макуэйд и продолжал: — Вы не понимаете, что благополучие фабрики — это благополучие рабочих. — Он повернулся к Гранту: — Джон — могу я называть вас Джоном? — уверяю вас, что «Титаник» нуждается в ваших людях. «Титаник»…
— Но при этом демонстрирует это весьма странным образом, — заметил Гардинер.
— «Титаник» готов многое для вас сделать. Давно вы были на восьмом этаже? Там оборудованы новые туалеты, установлены новые светильники и новые…
— Мы не можем питаться туалетами или светильниками, — заметил Кароджилиан.
— Мы на это и не рассчитывали, — с улыбкой проговорил Макуэйд.
— Мы хотим знать, почему были уволены все эти люди, — сказал Хенсен.
— Из соображений экономии, — ответил Макуэйд.
Грант слегка откашлялся и сказал:
— Мистер Макуэйд, оставьте все эти туалеты и автоматы для кока-колы. Эти люди хотят быть уверенными в том, что завтра не окажутся на улице, и если вы не можете дать им таких гарантий…
— Могу, — сказал Макуэйд.
— Почему же тогда уволили рабочих из пошивочного цеха? И из каблучного? А этот парень, Дэнни Куинн…
— Он стоил нам немалых денег, тогда как его вклад в общий производственный процесс был весьма незначительным. То же самое можно сказать и про других — отделы прекрасно функционируют и без них.
— Мне довольно трудно согласиться с такой позицией, мистер Макуэйд, — заметил Грант. — Вы хотите сказать, что люди, которые проработали в компании по десять, пятнадцать лет, вдруг перестали быть необходимыми для производственного процесса? Нет, этого я принять не могу.
— Джон, вам нет необходимости ничего принимать, — сказал Макуэйд. — Но если я покажу вам соответствующие отчеты и книги, это поможет? Если я докажу, что увольнение всех этих людей отнюдь не снизило количество выпускаемой нами продукции, это как-то подкрепит мои доводы?
— Ну… — пробормотал Грант. — Мне действительно надо посмотреть эти отчеты.
— Я покажу вам их в любой момент, как только попросите.
— Э… — Грант снова замялся. — Я хочу лишь объяснить вам, мистер Макуэйд, что думают люди, а они отнюдь не довольны происходящим. И у нас есть возможности переломить этот процесс. Мы — сильный профсоюз. Вы здесь человек новый, поэтому даже не представляете себе размера убытков, если мы притормозим производственный процесс или организуем сидячую забастовку. Вместо двух тысяч шестисот пар обуви в день вы получите тысячу, и надо еще посмотреть, как «Титаник» справится с такой потерей.