— Ничего ты не видишь. Просто подсмеиваешься надо мной. Вот только чувства юмора у тебя нет.
— Я просто моллюск, а моллюски никогда не смеются.
— Нет, но они делают жемчуг.
— Устрицы…
— Пожалуйста, не надо про моллюсков и устриц. Я не так уж хорошо себя чувствую.
— Не буду.
— А знаешь, ты очень услужливый человек. Мое желание для тебя как команда. Ты добрый, обходительный, искренний.
— Да, я знаю. Я бриллиант.
— И еще знаешь что?
— Что?
— Мне кажется, там сегодня было довольно много потаскух. Что ты думаешь на этот счет?
— Это вполне возможно, — согласился Грифф.
— Это точно. Даже Мак это заметил. И он говорил об одной из них перед тем, как вы пожали друг другу руки.
— Да, — кивнул Грифф.
— Он хотел причинить тебе боль?
— Когда?
— Ну, когда пожимал тебе руку.
— Нет.
— А мне показалось, что он пытался сделать тебе больно.
— Нет.
— Мне показалось, что да. — Она облизнула губы. — Люблю апрель.
— В самом деле?
— Да. А тебе апрель нравится?
— Да так, месяц как месяц.
— Ну да, я же забыла: моллюскам вообще ничего не нравится.
— Кроме других моллюсков.
— Как же моллюски?.. — Она осеклась и зажала рот ладошкой. — Ладно, забудь.
— Точно так же, как и устрицы, — сказал он.
— Это, наверное, довольно скучно. — Она икнула. — Извини.
— Извиняю.
— Апрель прекрасен и туманен. Он всегда напоминает мне грустные песни вроде «Вчерашнего жасмина», «Синего дождя» или «Серенады в голубых тонах».
— Кажется, ты забыла самую главную, — сказал Грифф.
— Какую же?
— «Я помню апрель».
— О да, да, да. И еще «Лауру». Это ведь тоже апрельская песня, правда?
— Да.
— В апреле ты чувствуешь, как растешь. Все вокруг растет, и ты растешь вместе со всеми. А моллюски растут?
— Моллюски растут.
— В апреле?
— В апреле.
— Может, не так уж и плохо быть моллюском. Особенно в апреле. В январе я ничего этого не замечаю. Моллюскам, наверное, очень одиноко в январе.
— Это вообще одинокая жизнь, — заметил Грифф. — Но мы стараемся как-то устроиться.
— Ну как, ты уже чувствуешь себя немного получше?
— Да, немного.
— Ну и хорошо. А Мак действительно сделал тебе больно?
— Нет.
— А что же тогда вы там делали? Вы были похожи на двоих мальчишек, которые пытаются… Я не знаю. У вас был довольно глупый вид.
— В самом деле?
Мардж пожала плечами:
— Я могу приготовить чашку кофе, ты знаешь об этом.
— Давай остановимся где-нибудь.
— Нет-нет, я сама приготовлю, когда мы приедем домой.
— А твои родители…
— Я не живу с родителями. Ты разве этого не знал? Я жила с подругой, но потом она вышла замуж. А из родительского дома я уехала, когда мне исполнился двадцать один год. Я думаю, это значимый факт.
— В самом деле?
— Ну конечно. Когда тебе исполняется двадцать один год, ты можешь поступать по своему усмотрению. А ты тоже живешь отдельно от родителей?
— Мои родители умерли, — сказал Грифф.
— О, извини, пожалуйста.
— Все нормально.
— Грифф, мне чертовски неудобно. Я сейчас расплачусь.
— Они уже давно умерли.
— Грифф, пожалуйста, не говори больше ничего, иначе я действительно разревусь, а я не хочу плакать. Пожалуйста, Грифф, ведь это был такой чудесный вечер.
— Давай лучше о моллюсках, — предложил Грифф. — Вполне безопасная тема.
— Ты милый мальчик, Грифф.
— А ты милая девочка.
— И вообще, я не думаю, что у тебя нет чувства юмора. И что ты моллюск.
— Но это действительно так. И питаюсь я исключительно дарами моря.
— Что, в самом деле? — с улыбкой спросила она.
— Моллюски никогда не лгут.
— Кажется, я начинаю трезветь.
— Это хорошо.
— И все же мне по-прежнему хочется выпить чашечку кофе. Ты ведь поднимешься ко мне?
— Да.
— Ужасно, когда девушка напивается. Когда я вижу пьяную женщину, я тут же теряю к ней всякое уважение.
— Ну, не так уж все это и ужасно.
— Я не наделала каких-нибудь глупостей? Ну, не надевала на голову абажур от лампы или что-нибудь в этом роде?
— Нет… вот только…
— Вот только — что?
— Ну, тот твой танец, — солгал он.
— Какой танец? — спросила она, и глаза ее заметно расширились.
— Когда ты скинула с себя всю одежду.
— Грифф, я этого не делала, — в ужасе произнесла Мардж.
— Ты сорвала бешеные аплодисменты.