– Чья же это кошка потерялась в столь отдалённом месте? – С ухмылкой посмотрел на неё юноша.
– Это мне следует спросить у вас, господин Дин. – Не подав счастливого вида, она игриво посмотрела на него.
На самом деле, Мишель пришла сюда, лишь по одной причине. Она надеялась на их встречу, ведь он часто пробирался и дремал на этом месте.
– Ты ведь удостоишь меня своим присутствием на завтрашнем вечере?
– Имею честь провести такое событие в твоём обществе, но не обещаю, что долго там протяну.
– Это не просто очередной бал. Приедет его высочество герцог Абето. Я его в глаза даже не видела, но по одним только слухам о нём, у меня мурашки по коже! Отец так давит на меня из-за него. В последнее время я не могу думать ни о чём другом.
– Не все что про него говорят – правда. Озлобленные завистливые олухи что угодно скажут. Они до сих пор не могут принять тот факт, что мальчишка смог возглавить герцогство, взяв на себя все полномочия. Они до последнего надеялись, что «Королевская фракция» дольше продержится без предводителя.
– Я ничего против его высочества не имею… Наверное… В моих интересах не входит милая беседа с ним. Но ты же знаешь моего отца, он сделает что угодно, чтобы я побыстрее покинула отчий дом. – Помедлив, она продолжила. – Я слышала, что он не рассматривает брак в столь раннем возрасте. Думаю, я воспользуюсь этой информацией и предоставлю отцу доказательства того, что ему не стоит торопиться выдавать меня замуж.
Дин прекрасно понимал, с какой горечью она произносила каждое слово. Она была единственным ребенком маркиза, и поэтому её судьба была предрешена с самого рождения. Она все чаще задумывалась о своём бремени, и о том, что уготовленная участь, так ей не нравилась, словно от одной только мысли, её начинало тошнить. И сколько бы Мишель себя не изводила, сколько бы не проливала слёз – ничего не помогало. Обязанности, что лежали на её плечах, были куда тяжелее собственно эго. Она грела свою душу только единственной надеждой, найти достойного человека, которого смогла бы искренне полюбить и, который смог бы спасти её от несправедливости этого мира.
– Не печалься. – Улыбнувшись, он поправил прядь ее волос, нежно убрав за ухо. – Много кто захочет побороться за твоё внимание. Держи нос выше, может именно на завтрашнем вечере ты приглянешься кому-нибудь.
О если бы он знал, как сжалось её сердце после его слов. Боль пронзала её с головы до ног, пульсирующие отдавав в висках. Единственному кому она желала приглядеться был именно он. Она лелеяла ожидание, что однажды он посмотрит на неё так, как герои романов смотрят на своих возлюбленных. Что в его глазах она отыщет ту теплоту, которую он сможет подарить только ей. Эта вера и эти иллюзии счастья, что с каждым днём прорастали всё глубже в её мыслях, давали ей упование в собственных мечтах.
– Уж лучше яду. – Фыркнув, она медленно перевела взгляд на стекающие капли воды, что струящийся походкой извивались прямо у основания каменного мальчика, который в гордом одиночестве стоял посреди фонтана, заросший травой.
Ее мысли были наполнены пустотой. Мишель где-то в глубиннее своей души была потеряна, словно прибывала в очень долгом уныние и боролось со своими сожалениями. Но слова Дина быстро возвращали её к реальности, только один лишь его вид мог успокоить разбушевавшиеся в ней грозовые облака. Только один лишь его мистически гипнотизирующий взгляд, при котором она попадала в неминуемый транс, уводил её за собой. А эти глаза! О, эти огненно-карие глаза! Были так глубоки, что, упав туда, можно было бы почувствовать всю красоту мира. А его голос… как вечерний осенний ветерок вперемешку с буйствующем океаном. Или треск опавших листьев, по которым необъятным вихрем стремится печаль приближающихся холодов. Вспоминая это, она делала глубокий вдох и резко выдыхала. Очаг внутри неё, хоть и был крошечным, но согревал ее как мог. Мистер Хаменфорс уже давно знал о чувствах Мишель, но сильно не заострял на этом своё внимание, испытывал ли он тоже самое? Останется для нас пока загадкой. У этого молодого человека и своих переживаний хватало, чувства для него были запретной темой для обсуждения. Он самолично повесил на себя пояс Адама и считал, что свою привязанность будет прятать глубоко в себе, что она только помешает ему, он преследовал иные целы, в которых нет места для всего этого.