– О, как! – задумчиво протянул я. – Быстрый, говоришь?
– Очень, Серж! – глаза Арона Шеридана были почти как у ёжика – круглые и испуганные.
– Вашество, – влез Торре, – Меня вызвали – разрешите, я и буду сражаться!
Я прополоскал рот, выплеснул остатки воды из ковшика на землю, и внимательно посмотрел на соратников:
– Друзья мои, вы не один раз доказали, что готовы идти со мной на смерть. И я на вас полагаюсь, как на самих себя. Но преданность не может работать в одну сторону. И вы должны знать, что я так же готов ради вас на всё. Вы мои друзья. Яг и Торре вообще вассалы. И я обязан вас защищать. Я уже говорил вам, что сила в единстве. Как в строю с ростовыми щитами, когда каждый плечом к плечу. Ну, и это мой долг, раз уж взял на себя обязательства сюзерена. Потому вопрос с поединком закрыт.
Я повесил ковш на колодец и повернулся к соратникам:
– Ну и надо, наконец, вам показать, что я не только умнейший, но и сильнейший. Чтобы вопросов не возникало.
Яг с Ароном захохотали. Даже Торре улыбнулся. Я хлопнул его по плечу, и отправился быстрым шагом к храму Виза. Друзья потянулись за мной.
Несмотря на раннее время народу за храмом было более чем предостаточно. Толпа так человек в триста. Что примечательно – одни мужчины. Женщины на дуэли не допускались ни под каким соусом. Да и правильно. Нечего им на смертоубийства пялиться. Навстречу нам вышли быстрым шагом двоюродные братцы Макс Оттон и Курт Кретон. Лица хмурые и встревоженные. Курт сразу же начал:
– Серж, разреши мне на поединок выйти!
– Серж, я больше имею права! – встрял Макс.
Мы переглянулись с Ароном и опять заржали.
– Яг, объясни товарищам-героям, почему я буду поединок сам проводить.
Яг увлёк братьев с собой вперёд:
– Макс! Курт! Его карательство решил показать не только то, что он умный, но и еба…, – увернувшись от моей затрещины, Яг закончил быстро: – Сильный! Невероятно сильный и ловкий.
Я с досадой поморщился. Всё-таки прилепилось грёбаное прозвище «его карательство». Теперь попробуй отучи обалдуев. Хотя, как их отучишь? Чем больше запрещать, тем чаще будут произносить. Запретный плод – в Киеве дядька! Или как там оно говорится?
Площадка для дуэлей была квадратной, примерно десять метров каждая сторона, и находилась сразу за храмом. Поверхность земляная, в отличие от площади, выложенной булыжником. По краям площадки столпилась куча зрителей. С двух сторон оставили проходы. По одному из них мы и прошли. Наши противники уже ожидали с противоположной стороны. Барон Ритейр сосредоточенно разминался, демонстрируя кошачью ловкость и гибкость. С голым торсом он крутил клинком, и мышцы под его кожей бугрились. Время от времени барон посматривал на нас, видим ли его силу и быстроту. Всё понятно – класс млекопитающие, вид – понтовик-затейник обыкновенный. Жути нагоняет перед схваткой. Пытается сразу преимущество получить. Видели мы и не таких в боксе. Понтовиков заставить нервничать легче лёгкого. Всё что нужно – спокойствие и уверенность показать.
Я неторопливо достал трубку и стал набивать табаком. Потом столь же неторопливо раскурил, демонстративно не глядя в сторону разминающегося противника. Лесанийские дворяне с восхищением смотрели на моё поведение. Многие думали, что я уже смирился с поражением, а курение – лишь полное равнодушие к жизни и смерти, плюс железные нервы. Ага, щаз! Так я и дал себя победить. Да ещё какому-то заносчивому дуэлянту, только и знающему, что железкой размахивать, да дворян ранить или на тот свет отправлять.
В это время от графа Вотикуса направился к нам долговязый юноша лет двадцати от роду. Подошёл он довольно развязно, и спросил:
– Вы не желаете пойти на мировую? Граф Эрнольд великодушен, и готов принять извинения.
– А разве я бьюсь с этим вашим Эрнольдом? – деланно громко изумился я: – Он получил по морде, и прячется за чужие спины.
Дворяне, отлично услышавшие мои слова, грянули хохотом. Те, что поближе к нам, ржали от души, взахлёб, весело. Те, что стояли поближе к графу тоже смеялись, но поглядывая, всё же, в сторону Вотикуса и Ритейра.
– Но граф… – проблеял растерявшийся секундант.
– Без всяких «но»! – ещё громче и безапелляционней заявил я, – Оскорбление, нанесённое моему вассалу, карается смертью! И после того, как я убью барона, хотел бы увидеть и графа. Но уже не валяющимся по паркету, а стоящим передо мной с клинком в руке! Понял? Иди и передай!
Я величественно махнул рукой, с зажатой в ней трубкой, и растерянный долговязый хлыщ побрёл обратно под хохот и насмешки дворян. Я бросил взгляд на графа и его свиту, и увидел, что Эрнольд пунцовый до такой степени, что ещё чуть, и кровь из пор начнёт сочиться. Да и барон, обескураженный моим поведением и громкими высказываниями, выглядел уже не таким уверенным. Я докурил, выбил трубку, спрятал её в мешочек, и передал мешочек Ягу. Потом подмигнул Арону и сказал: