Они оказались правы. Следующая неделя превратилась в настоящий кошмар. Пираты погибали от разрывов постоянно. На третий день они перестали справлять поминки. Быстро закапывали погибших возле дороги и угрюмо шли вперёд, даже не нуждаясь в окриках вождей. Все хотели как можно быстрее оказаться подальше от проклятой суши, на борту своих кораблей, чтобы благословенная вода и покровительство Энки вновь простёрлись вокруг них, жителей острова Венц. Но их чаяниям так и не удалось сбыться.
На седьмой день похода двухтысячная ватага откололась от основной орды и ушла левее. Бом Перток даже не спорил, когда атаман этого отряда Барт Бромс пришёл и заявил, глядя левее, что его люди решили добираться на Венц самостоятельно.
– Уйдёте без добычи, – хмуро бросил Перток.
– Нам обуза ни к чему, – пожал плечами Бромс. Развернулся, и ушёл, крепко втыкая свои крепкие, кривые ноги в пыль проклятой степной дороги.
Когда ватага уходила, многие пираты смотрели вслед задумчиво. И, наверное, завистливо. Но наутро зависть сменилась ужасом, когда вдоль дороги пираты увидели сложенные сотни голов – всё что осталось от лихой ватаги Бромса. Голова самого Бромса была здесь же – возвышалась на шесте, воткнутом в землю, а во рту атамана… были его же гениталии. Даже жестоких, видавших виды пиратов проняло от такого расклада. Многих вырвало прямо здесь. Морских разбойников трясло. И они открыто проклинали тот день, когда послушали своего атамана, и решились напасть на Хембо.
Бом Перток был уверен, что пираты, не раздумывая, продали бы его Карателю, только б остаться в живых и избавиться от ужаса, преследовавшего их вторую неделю. Но самое страшное, что за всё это время они так и не увидели ни одного врага. Было такое ощущение, что какие-то страшные боги или демоны разгневались на сынов Венца, и мстят им с особой жестокостью. Пара пиратов после зрелища из отрубленных голов просто тронулись умом. И их убили свои же товарищи из жалости. Зато теперь ни одна из ватаг не спешила отделиться от Пертока, и все шли вместе. Под конец второй недели, когда до моря оставалось максимум пять-шесть дневных переходов, на минах вновь погибли полсотни пиратов. Но была одна радость – в селении, которое пираты по обычаю разграбили, они нашли караван с прекрасным нергальским вином. После похорон атаман собрал вконец деморализованных людей.
– Сыны Венца! – заорал Бом, надсаживая глотку, – Враг подло прячется только потому, что боится нас! Затей он вступить с нами в открытую схватку, и мы уничтожим его, как уничтожили таких же северян в Хембо! Я обещаю вам – мы доберёмся до кораблей и отправимся домой, а после, я клянусь, что заставлю этого труса, боящегося вступить в схватку, сильно пожалеть о том, что он сделал! Пусть он бежит, как крыса, прячется в ночи и подличает! Я найду его, не будь я Бом Перток! А сейчас помянем своих товарищей, и с утра пойдём домой!
Пираты выслушали своего предводителя молча. Без характерных для таких речей криков. Без хвастливых обещаний намотать кишки врага на копьё, отрубить конечности и скормить рыбам. Беспощадные к безоружным, не умеющим дать отпор людям, пираты быстро прочувствовали весь ужас беспомощности при столкновении со страшным, и не менее, а может, и более беспощадным и ужасным врагом. Привыкшие вселять страх, сами они, как оказалось, боялись ничуть не меньше своих жертв. И этот ужас, поселившийся в их душах, не давал разумно мыслить.
Глава 5
Ночь, наш верный друг и союзник, укутала степь сумрачным одеялом. Торре стоял рядом со мной молча. Он привык доверять. И я был благодарен ему за это:
– Сегодня, шевалье Торре Милтон, мы отомстим за твоего брата и наших погибших товарищей!
Я первый раз обратился к нему по титулу, и Милтон наклонил голову, показывая, что услышал и оценил.
– Эти скоты опять перепились. На этот раз вином с чудесным южным снотворным. Прикажи вязать всех. Убивать по минимуму. Каждый должен прочувствовать те боль и ужас, которые они веками несли на земли добропорядочных людей! Давай приказ к атаке!
Торре вновь кивнул, и растворился в ночи. Я стоял на небольшом холме и ждал. Милтон сам руководил операцией, и я не мог позволить, чтобы это делал кто-то кроме него. Десятки с арбалетами скользнули к селу и огромному лагерю вокруг него. Двадцать пять тысяч – внушительная орда, которая не могла разместиться в ста избах вновь разграбленной и уничтоженной деревушке. Мне показалось, что даже отсюда я услышал треньканье арбалетов. Зловещее пение тетив, исполняющих похоронную песню для немногочисленных караулов перепившихся пиратов. А потом в лагерь разбойников тёмными тенями скользнули легионеры. Кое-где слышался шум, скоротечный, быстро перерастающий в хрип. Через час Торре сам подошёл ко мне: