К сожалению, религиозная сущность революции вскоре пришла в противоречие с ее внешней, догматической, псевдорационалистической формой. Разрыв между религиозной сутью и марксистским догматическим содержанием, антирелигиозным видением себя стал первой, основной, катастрофической причиной поражения революции. С этим же был связан и перенос стратегических приоритетов с Коминтерна на СССР, что привело к созданию специфической бюрократии — номенклатуры, которая стала расценивать свои классовые интересы выше, чем интересы мировой революции. Очевидно, что если в России существовала бы теология революции, адекватная ее подлинной инспирации, то “новой бюрократии” было бы невозможно перетянуть приоритеты на локальный проект.
Следуя марксистским догматическим постулатам, революционное руководство России также неверно выбрало вектор революционной экспансии. Распространение мировой революции в направлении “на Варшаву, на Берлин” было очевидной ошибкой — Россия не могла физически организовать прорыв в Центральную Европу, преодолеть инертный балласт лимитрофных государств, Малой Антанты, которая возникла на ее западных границах. Создавая свои теории в девятнадцатом веке, Маркс и Энгельс рассматривали Европу как центр мира и полагали, что революция должна победить в самых “развитых” и “передовых” странах.
Однако Первая мировая война положила конец европоцентризму, Европа превратились из центра мира в некую отсечную, тупиковую позицию, о чем Маркс и Энгельс не могли знать в середине девятнадцатого века.
Однако революция могла победить уже на самом первом этапе, если бы ставка была бы сделана полностью и всерьез на освобождение колониальных масс юга Евразии — прежде всего на освобождение народов Британской Индии, свержение иранского шаха и поддержку антибуржуазных элементов в исламистском движении Турции. Таким образом можно было разом, одним ударом сломать всю систему глобального контроля, существующую со стороны Запада по отношению ко всему остальному миру.
Переход к системе неоколониализма, который совершился к 1961 году, тогда еще не был возможен; и при некоторых условиях он мог не состояться вообще — если бы ресурс колониальных империй, который был затрачен на этот переход, был выбит из рук Запада. До появления атомной бомбы оставалось тогда еще 20 лет, и Запад не смог бы навязать России военным путем иную политику.
Если бы гигантские ресурсы Южной и Северной Евразии оказались бы под контролем Коминтерна, мировая революция могла бы победить. Этот проект абсолютно реален, и не зря Ленин в последние годы своей жизни сказал: “Каким путем пойдут Россия, Китай и Индия (имелась в виду тогдашняя Британская Индия, включавшая современные Пакистан и Бангладеш — Г.Дж.), таким путем пойдет весь мир”. Однако время уже было упущено. Решающую роль в этом также сыграли ложные, европоцентристские представления о революции, основанные на атеистическом марксизме.
Возвращаясь к вопросам сегодняшнего дня, нужно отметить, что революция и сейчас не ушла из России. Вопреки тому, что мы являемся свидетелями усталости, апатии народа, ментального шока в результате страшной информационной войны, сегодня революция перешла с субъективного, внутрипсихологического среза на уровень объективный. Кризис системы колониального контроля в России делает новую русскую революцию неизбежной. И не случайно, что эстафета революции, декларируемой как явно и открыто религиозная, была подхвачена в Иране, южном соседе России. Сегодня она апеллирует к России как фактору, который предопределит мировой размах революционного процесса в двадцать первом столетии.
ИСЛАМ - САКРАЛЬНАЯ ОППОЗИЦИЯ МИРОВОЙ СИСТЕМЕ
Отношение к смерти — один из возможных подходов к классификации людей. Преимущество этого подхода не только в его универсальности (поскольку все люди смертны), но в первую очередь — в его радикальности. Современная антропология, как никогда, нуждается в радикальных критериях, радикальных методологиях… Тем более радикальных, чем более средним и неопределенным оказывается сегодняшний “всеобщий” человек.
В наши дни безнадежно утратили эффективность попытки подойти к проблеме человека, вооружившись классовым или расовым анализом. Это же справедливо и в отношении гендерного подхода. Современное “двуногое без перьев” не является окончательно ни буржуа, ни пролетарием, ни аристократом; оно не проявляется в реальном мире как “абсолютный негр” или “совершенный семит”. Даже такие фундаментальные определения, как “мужчина” и “женщина” становятся в отношении к актуальному человеческому существу все более условными. Человек теряет форму, иными словами, он становится все ближе к собственному субстанциональному полюсу, к “протоплазме”, к глине, из которой слеплен. Это же отчетливо выражается в этике нашей эпохи: прогрессирующая политкорректность все жестче табуирует различение между людьми. Социолог или антрополог в ходе своих исследований того и гляди может оказаться в опасной зоне, где загораются красные предупреждающие табло: “расизм”, “сексизм” и т.п.
По-видимому, это означает, что на месте форм, присутствовавших в “прежнем” человеке, в “нынешнем” остались кровоточащие болевые точки, до которых страшно дотронуться. Такое положение дел вызывает острое сожаление и критику традиционалистов, сторонников архаической структуры общества, в которой существует ясное распределение функций, а сама социальная организация подобна иконе Верховного Существа. Мы же находим, что в нынешнем положении дел есть положительная сторона: множество второстепенных, относительных различий между людьми ушли, оставив одно глобальное разделение, суперболевую точку. Если в прошлом мелкие или условные (хотя и весьма всерьез принимаемые) различия между людьми образовывали гомогенный социальный орнамент, если эти различия на самом деле способствовали пусть сложной, противоречивой, но все же “гармонии”, сейчас речь идет уже не о различии, а о противостоянии двух изначальных метафизических ориентаций. Они порождают несовместимость между принадлежащими к ним людьми во всех областях: религии, политике, экономике, культуре и т.д.
Такое безусловное различение, проходящее внутри человеческой массы, красной чертой делящее человечество на несовместимые друг с другом половины, было издавна заповедано во всех пророчествах, брезжило сквозь мифы, провозглашалось идеологиями, чаялось и выпестовывалось провиденциальным ходом истории, потому что последнее совершается именно через движение от массы мелких относительных разниц к одному тотальному неустранимому различию. Это цель истории по отношению к человеческому материалу, это кристаллизация того, о чем говорится в Коране: “партия Бога” и “партия сатаны”. Как замечательно, что прежде этого человек должен был обратиться в одно бесформенное месиво, в “третий пол”, в бесклассовую демократическую общность, чтобы наконец-то по его бедной, лишившейся свойств плоти прошел этот меч, который всех разводит на чистых и нечистых, званых и избранных!
Повторим еще раз: точка окончательного расхождения — отношение к смерти. С одной стороны стоят те, кто носит свою смерть внутри себя, для кого она — реальный центр их существа, не то, что “случится” с ними когда-нибудь, в неопределенном виртуальном будущем, но то, что составляет именно суть актуального здесь-присутствия. Эти люди составляют кадровую основу религии единобожия, даже если они на данный момент по превратностям биографии, среды и т.п. являются атеистами или исповедуют какие-то случайные идеологии. Они по своей конституции предназначены для армии духа; именно их называют модным словом “пассионарии”; так или иначе, они будут призваны к своему истинному пути в соответствующих обстоятельствах “последнего времени”.
Для других же смерть есть нечто категорически внешнее, как железная коса для зеленой травы. Смерть для них максимально виртуальна, “исчезающе малая” возмозможность. Мощной действительностью, вытесняющей смерть со всех горизонтов, для таких людей оказывается само общество, которое они воспринимают как некий пир, праздник солнца, в котором существуют концентры, иерархия приближения или отдаления по отношению к Благу. Эти люди всегда стремятся с перифирии в центр, как в социальном, так и в политико-географическом смысле; они знают, что в дальних залах для “лучших” накрыты еще более роскошные столы, чем те, что перед ними. Они верят, что даже самое ничтожное и заброшенное существо при определенном упорстве и везении может повысить свой уровень потребления и тем самым внести свой вклад во всеобщее дело вытеснения “смерти” в полную невозможность… Природу этих людей гениально выявил Ф.М. Достоевский.