Теневая изнанка индустриализма стала особенно очевидной в конце ХХ века.
Вернемся к начальным цивилизационным периодам — архаическому и аграрному. Фазовый переход между ними получил название неолитической революции. Суть ее, как уже говорилось, состояла в замещении присваивающей экономики, основанной на собирательстве и охоте, экономикой производящей, основанной на земледелии и скотоводстве.
Это вызвало действительно революционные преобразования бытия. Впервые в истории человек, по выражению Г. Чайлда, «приступил к сотрудничеству с природой»12. Экологическая ниша вида homo sapiens значительно расширилась, а вместимость территорий для проживающего на них населения возросла на один, на два, а со временем даже на три порядка13.
Существенно изменилась психологическая и структурная организация социума. Чтобы поддерживать непрерывный сельскохозяйственный или скотоводческий цикл, то есть соотносить его с реальными климатическими и природными изменениями, был необходим широкий охват причинно-следственных связей, и возникновение нового социального репертуара. «Воинам» теперь стало выгоднее охранять сельскохозяйственных «производителей», изымая у них излишки продукции, чем истреблять их или сгонять с земли, а «производителям», в свою очередь, стало выгоднее пользоваться защитой «воинов», откупаясь от них частью продукции, нежели покидать свои земли или гибнуть в сражениях. Возникли формы «коллективной эксплуатации», симбиоза «воинственных» и «мирных» племен, которые постепенно вытеснили нормативный геноцид палеолита13. Теперь даже в самых жестоких войнах «физическое устранение (противника — АС) становится скорее исключением или, во всяком случае, второстепенным фактором… Тем более, когда речь идет об одинаково стойких и активным народах, которые медленно взаимопроникают при длительном давлении друг на друга»14. «Люди впервые в истории научились регулярно встречаться с незнакомцами, не пытаясь их убить»15.
Центральным процессом, цивилизационным трендом, который дал начало преобразованиям неолита, явилось изобретение «оружия дальнего действия»: сначала копий и дротиков, а затем — лука и стрел. Значение этих технологических инноваций трудно переоценить. Опять таки впервые в истории человек получил возможность добывать пищу в количествах больших, чем необходимо для покрытия ежедневных потребностей. Значит, высвобождалось время, которое можно было использовать по собственному усмотрению, и энергия этого «освобожденного времени» начала постепенно материализоваться в религию, культуру, науку.
Вместе с тем, тот же технологический тренд вызвал громадный антропогенный кризис, который поставил раннее человечество буквально на грань вымирания.
«Археологам открываются следы настоящей охотничьей вакханалии верхнего палеолита. Если природные хищники, в силу установившихся естественных балансов, способны, как правило, добывать только больных и ослабленных особей, то оснащенный охотник имел возможность (и желание) убивать самых сильных и самых красивых животных, причем в количестве, далеко превосходящем биологические потребности. Обнаружены целые «антропогенные» кладбища диких животных, большая часть мяса которых не была использована людьми… Жилища из мамонтовых костей строились с превышением конструктивной необходимости, с претензией на то, что теперь называется словом «роскошь». На строительство одного жилища расходовались кости от 30 до 40 взрослых мамонтов плюс множество черепов новорожденных мамонтят, которые использовались в качестве подпорок и, видимо, в ритуальных целях. Около жилища иногда располагались ямы-кладовые мамонтовых костей… Загонная охота приводила к ежегодному поголовному истреблению стад.
По мнению многих палеонтологов, активность человека стала решающим фактором исчезновения с лица Земли мамонтов и целого ряда других животных. Могучие охотники верхнего палеолита впервые проникли на территорию Америки, быстро распространились от Аляски до Огненной Земли, полностью истребив всех крупных животных, в том числе слонов и верблюдов — стада, никогда прежде не встречавшиеся с гоминидами и не выработавшие навыки избегания этих опаснейших хищников. Истреблением мегафауны сопровождалось и появление людей в Океании и Австралии…
Присваивающее хозяйство зашло в тупик. Природа не могла бесконечно выдерживать давление со стороны столь бесконтрольного агрессора. Неограниченная эксплуатация ресурсов привела к их истощению, разрушению биоценозов и обострению межплеменной конкуренции… Население средних широт планеты сократилось в 8 — 10 раз»13.
На языке социомеханики это означает, что возникший внутри архаической фазы цивилизационный тренд (в данном случае — появление «оружия дальнего действия») оказался несовместимым с базисными структурными принципами этой фазы («вписанностью» первобытного человека в глобальную планетную экологию), что привело к системному кризису данной фазы и структурной ее перестройке, которая обрела характер экологической катастрофы.
Разрешение базисных противоречий породило новую цивилизационную фазу. Неожиданную жизнеспособность проявили сельскохозяйственные культуры, ранее находившиеся на периферии цивилизационного бытия. Они быстро (конечно, по историческим меркам) продвинулись в освободившееся пространство, и система — глобальная человеческая цивилизация — перешла из абсолютного прошлого в абсолютное будущее.
Аналогичную картину мы наблюдаем при переходе от аграрной фазы к средневековой. Распад громадной Римской империи, охватывавшей в период расцвета практически всю европейскую Ойкумену вместе со смежными областями Азии и Северной Африки, тоже представлял собой цивилизационную катастрофу. На месте римского космоса воцарился варварский хаос, племена и народы, подхваченные ветром истории, потекли по континентальным пространствам, множество достижений античного разума было утрачено и весь процветающий регион надолго погрузился во тьму.
Напомним, что смены экономических параметров при этом не произошло. Средневековая фаза осталась аграрной — как совокупность всех тех сельскохозяйственных и ремесленных технологий, которые были известны еще поздней античности. Однако произошла смена господствующей трансценденции. Христианский монотеизм стал вытеснять избыточное языческое многобожество. Появился метафизический источник («внешний бог» христианства), который начал постепенно унифицировать мир, превращая племенное многообразие раннего Средневековья в единую европейскую цивилизацию.
Христианский тренд таким образом обозначил собой принципиальную цивилизационную новизну.
И то же самое наблюдается при переходе от Средневековья к Новому времени. Генеральным трендом, разделившим собою эпохи, в этом случае явилось возникновение протестантского религиозного мировоззрения, декларировавшего, по крайней мере на начальных своих этапах, непосредственное сопряжение человека и бога.
Протестантский тренд, разложенный на две составляющих, также оказался несовместимым со структурными принципами текущей цивилизационной фазы. В социальном плане, отвергая посредничество католической церкви, данный тренд провозглашал свободу вероисповеданий, трансформировавшуюся впоследствии в свободу личности, которая была юридически закреплена в гражданских правах, а в плане экономическом, объявляя профессиональный (личный) успех благоволением божьим, он отвергал также и складывавшуюся столетиями, средневековую «цеховую» организацию экономики. Это привело, как мы уже говорили, к свободным, рыночным отношениям и формированию экономики либерального типа.
Острый системный кризис, выразившийся в движении Реформации, также явился для Средневековой Европы катастрофой глобальных масштабов. Религиозные войны, ереси, революции, феодальные распри, городские и крестьянские мятежи, охватили большую часть европейского континента. Относительный порядок вновь сменился цивилизационным хаосом, продолжавшимся почти полтора столетия и поглотившем многие миллионы жизней. Свою лепту сюда внесли и эпидемии чумы, «черной смерти», масштабированные концентрацией населения в городах. Последствия для европейской цивилизации, возможно, были бы еще сильнее, если бы не начавшаяся примерно в тот же период эмиграция наиболее пассионарных религиозных страт в недавно открытую Северную Америку. Только это, видимо, несколько понизило социальную температуру Европы и позволило направить стихию преобразований в единое русло.