Мы застали Магджуру сидящим на циновках и уселись рядом с ним.
— Я пришел по делу сына, - начал махант.
— Чем мы можем помочь? — спросил Фасати.
— Это - личное дело. Может, вам неудобно?
— Пожалуйста, не стесняйтесь!
— Так вот, гуру нашей семьи недостаточно хорошо учит сына английскому языку. А сын ведь уже посвящен.
Фасати взглянул на меня. Ведь из нас двоих только я хорошо знал английский. Я, тут же сообразив, что к чему, попросил Магджуру:
— А вы в свою очередь не приняли бы воспитанника миссии в свою школу для обучения рисованию? Только этот мальчик из касты шудров, может быть даже хариджанин. Вы могли бы учить его частным образом, так же как и я вашего сына?
— Я буду обучать его как вашего воспитанника, а не как шудра. Вы согласны с этим?
— Но вот еще одно дело, — вмешался Фасати. — Только не личное, а общественное.
Магджура ничего не ответил, словно не к нему были обращены слова миссионера. Однако Фасати не обратил на это внимания и начал разговор издалека:
— Во время упанаяны вашего сына вы говорили, что ни в мире богов, ни на земле нельзя заслужить большего сокровища, чем сердечная доброта. Ссылаясь на это мудрое изречение, я, как католический миссионер, прошу вас снять с родителей, чьих детей мы недавно обвенчали, наказание, наложенное панчаятом. Теперь эти семьи связывают обе наши религии — индуизм и христианство.
Магджура приподнял голову, с укором посмотрел на миссионера и ответил:
— Великодушный от рождения даже в трудные минуты всегда остается великодушным. Но я бессилен перед святым панчаятом, хотя и являюсь его председателем. Будьте терпеливы, ждите нового решения.
Фасати благочестиво склонил голову и обратился ко мне:
— Может быть, нальем по рюмочке французского коньяка, испробуем божьей благодати?
Махант не стал отнекиваться. Выпил одну, потом вторую рюмку. Он стал нас расспрашивать, много ли в мире католических миссий. Сожалел, что индуизм невозможно распространять в других странах. Он тоже стал бы миссионером. А так он вынужден довольствоваться своей страной.
Вскоре после того как Магджура покинул нас, в миссию пришел брахман и сказал:
— Всемогущий Шива снимает наказание, наложенное панчаятом.
Лишь теперь мы вспомнили, что оставили сватов в ризнице, где они все еще продолжали спорить. Когда же они узнали, что с них снимается покаяние, наложенное панчаятом, то очень удивились, а потом бросились друг другу в объятия и радовались как дети.
— Живите всегда в согласии, — пожелал им на прощание Фасати.
Когда сваты покинули церковь, миссионер улыбнулся и сказал:
— Моя самая сокровенная цель — служить людям. Может быть, ты скажешь, что я плохой миссионер?
Я ничего не ответил, но так и не понял, верующий он или нет.
10
Приближался праздник троицы. После окончания уроков ученики отправились в джунгли за ветками цветущих деревьев. Мы сплели гирлянды, поставили ветки и цветы в сосуды с водой.
Лалус, которого я тоже послал в лес, что-то долго не возвращался. Когда же я его наконец увидел, лицо его было встревоженно. Он вернулся без веток.
— Неужели встретил зверя?.. — спросил я с испугом.
— Нет, не встретил. Но в городе орудуют грабители. Какой-то мусульманин просил передать, чтобы вы их спасали. Поэтому я и вернулся.
— Что там происходит?
— Бьют окна в лавках, грабят людей.
— Грабители? Не может быть!
Лалус пожал плечами. Откуда ему знать! Но тут в церковь вбежал мужчина с окровавленным лицом.
— О Аллах! — он низко поклонился мне. — Священную корову индуистов растерзал леопард, а обвинили в этом нас. Спасите!
— Кого вас?
— Мусульман!.. Помогите нам.
Посоветоваться было не с кем - Фасати уехал в Шиллонг. Но при виде раненого я не мог оставаться равнодушным. Велев ученикам продолжать плести венки, я тут же отправился в городок. Уже издали было видно, как какие-то люди бросают камни в окна лавок и жилых домов. Слышались крики, брань и вопли.
Я направился к маханту Магджуре, чтобы просить его воспрепятствовать погрому мусульман. Увидев маханта, гуляющего с женщинами у пруда возле храма, я подошел к священнослужителю:
— Сааб, остановите погром, — попросил я. — Священную корову растерзали звери. Мусульмане здесь ни при чем.
Магджура, даже не посмотрев на меня, сложил ладони, поднял их и стал творить молитву:
— О леопард, я припадаю к твоим ногам. Помилуй своего слугу и больше не терзай священных коров. Ведь ты такое же существо, созданное богом, как и мы. Ты можешь возродиться человеком, и для тебя коровы тоже станут священными.