«Вечный покой даруй ему, господи», — я перекрестился и, молча сотворив молитву за упокой его души, продолжал интересоваться:
— Скажите, а что влечет индусов в ашрам?
— Мокша — спасение.
— На какие средства существуют ашрамы?
— Во-первых, за счет имущества вступающих в коммуну и от подаяний. Среди нас ведь есть садху[36], — подчеркнул монах. — А садху — это частица богов!
— А я мог бы увидеть садху?
— Они живут отшельниками в скальных пещерах, — ответил монах.
Он повел меня в трапезную. У стен продолговатого помещения были разложены циновки. Санньяси собирались молча, словно тени. Затем уселись друг против друга и погрузились в медитации. Неподалеку от них уселись и мы. Обслуживающий монах положил перед каждым на пол лист бетеля. Затем принес миску риса и стал раскладывать его по горсточке на листья.
Санньяси принимали листья как нечто священное и отворачивались к стене. Молча, о чем-то размышляя, они медленно брали щепотку риса тремя пальцами и клали в рот, не касаясь губ.
Хотя я и проголодался, но есть не мог. Очень уж подозрительно пахла приправа.
Но если отказаться от еды, обидишь монахов. К счастью, все они отвернулись. Я тоже повернулся лицом в угол, вынул из кармана платок и вытряс в него рис.
После обеда сопровождающий, узнав, что Ленткаускас — мой соотечественник, стал еще больше его расхваливать. Он призывал меня последовать примеру миссионера, остаться в ашраме, где я смог бы обрести истинное слияние с богом. Я поблагодарил за приглашение, пообещал подумать и простился, положив, как и он мне, руку на его плечо.
Мне не терпелось увидеть садху. И, усевшись на слона, мы двинулись в сторону гималайских предгорий. Местность стала холмистой. Между редкими деревьями проступали большие потрескавшиеся скалы с множеством пещер. Мы остановились. Слона оставили пастись, а сами направились искать садху.
Одного из них мы застали в нижней пещере. Я поразился, каким изможденным и высушенным был этот отшельник, — кожа да кости. Он не обратил на нас никакого внимания, погрузившись в медитации.
Я попытался заговорить с садху. Одел на его шею четки из ароматного сандалового дерева. Но он даже не взглянул на меня, не дрогнула ни одна мышца, будто к нему никто и не прикоснулся.
Другие святые занимались различными упражнениями. Они были похожи на двигающиеся скелеты. Мне так и не удалось с ними поговорить.
— Вот до чего доводит фанатизм, — сказал я своему спутнику. — Ужас! Никто не поверит!..
— Думаешь, у мусульман лучше? — взглянул на меня проводник. — Намаз — молитвы пять раз в день, ураза — пост целый месяц, хаджж — паломничество через пески пустыни в Мекку. Мучение!
— Для того и существуют боги, чтобы ставить своих приверженцев на колени, — сказал я и испугался этих слов. — Но без религии как проживешь?
— Если бы не бессмертие души, о Аллах!
Мы замолчали. В самом деле, почему боги требуют стольких мучений? В миссию я вернулся смертельно уставшим.
12
Воспитанник миссии Лалус Чаухан учился хорошо. Как принято в Италии, я ставил ему оценки по десятибалльной шкале, обычно «9» или «10». Честный, всегда готовый услужить, староста класса, он, по правде говоря, часто бывал «ангелом-хранителем».
После уроков, всё прибрав в моем присутствии, Лалус торопился на урок рисования. Вначале он рисовал пейзажи, птиц, обезьян. Потом в его тетради появились статуи святых, фигуры молящихся людей, священные коровы. А подучившись еще, он нарисовал портрет пурогита семьи маханта, а затем и самого Магджуру.
Поглощенный делами миссии, я мало интересовался рисунками Чаухана. Но вот однажды, открыв его новый альбом, я увидел в нем изображения одних лишь индуистских богов. Их было так много, что я даже удивился и спросил мальчика:
— Почему ты рисуешь столько индуистских богов?..
— Индуистские боги — боги индусов, мои боги, — ответил он задумчиво. — В них верили мои родители и деды...
Я понял, что это слова маханта Магджуры.
— Ты ведь теперь католик, мы тебя окрестили, ты принял нашу веру. Рисуй христианских святых.
— Но ведь я индус!..
— У индусов есть разные религии. Повторяю, ты ведь католик. Зачем тебе рисовать индуистских богов, они же идолы.
Лалус поджал губы и ответил:
— Все боги — идолы!
— Кто это тебе сказал? — спросил я, пораженный. — Махант Магджура?
— Нет. Падре Фасати. Он еще говорил, что вера в богов — это развлечение для темных, отсталых людей. Просвещенный человек обязан распространять культуру. Вот я и должен быть хорошим художником.