Наконец, появился седоватый горб, уткнувшийся в бескрайнее ледовое поле, и Андрей закричал, пересиливая грохот гусениц: «Ураааа! Мыс!!!» Лёха, глянув на GPS, кивнул - точно! У подножья обширного скалистого склона проступили заваленные снегом дома, столбы ЛЭП.
Самый западный населённый пункт Америки встретил нас лаем собак и улыбками розовощёкой ребятни, идущей из школы. В их тёмно-карих глазах сквозило жадное любопытство: кто эти одинаково одетые белые?
Посёлок представлял собой одну улицу с двумя десятками одноэтажных строений, в которых проживает 156 человек. На север от Уэйлса - безлюдная пустыня. Дома на метровых сваях. Стены, обращённые к Берингову проливу, заложены до крыши снежными блоками и почти до крыши заметены снегом. Вдоль улицы даже днём горят фонари - электричеством обеспечивает собственная дизельная электростанция. В посёлке сухой закон. Туалетов нет: оправляются в плотные полиэтиленовые мешки, которые выносят на мороз. Потом их собирают и увозят на вездеходе подальше от посёлка.
Из дома напротив показались две женщины. Они шли слегка раскачиваясь, болтая и весело смеясь. На ногах белые меховые унты, из под отороченного капюшона выбиваются длинные, цвета воронова крыла с синеватым отливом волосы. Увидев нас, они замолкли и прошли, насторожённо поглядывая. Эта перемена красноречивей слов говорила о том, что мало они видели от белых поступков, вызывающих уважение, доверие. Когда мы прощались с круглолицым водителем, к нам подбежал молодой загорелый эскимос. Он с простодушной настойчивостью повторяя одну и ту же фразу, тыкал в сторону самого большого дома. Оказывается, хозяин этого внушительного строения американец Дэн (он здесь единственный белый) выкупил мыс и теперь с каждого приезжего собирает дань - 100 долларов. Спасибо, что не за сутки, а за всё время пребывания. Развивая свой бизнес-проект, «землевладелец» построил гостиницу и стал сдавать одно койко-место тоже за 100 долларов, но уже за каждую ночь.
Наше появление сулило Дэну немалые барыши, но мы поспешили отказаться от его «щедрот», а чтобы не платить за землю, свой лагерь разбили прямо на льду Берингова пролива, между заваленных снегом торосов. Представляете, как огорчился хозяин Уэйлса! Вечерело. Чтобы успеть потоптать вершину мыса Принца Уэльского, мы, не мешкая, полезли на гору.
Залитый нежной позолотой заката снежный покров, звонко похрустывая под сапогами, с каждым шагом истончался. Ближе к макушке он, вообще, исчез - сдуло ветрами, иссушило солнцем. Каменные струпья покрывала лишь льдистая корка. Чтобы не упасть, последние метры шли, держась друг друга.
Вершина мыса отмечена сложенным из угловатого плитняка туром, увенчанным крохотным крестиком - совсем уж скромно для столь знакового географического объекта. Как-никак самая западная точка сразу двух континентов! На нашем мысе Дежнева, самой восточной точке евразийского материка, всё намного солидней: стоят маяк, барельеф Семёна Дежнева и громадный крест! Поражает сходство названий посёлков, стоящих у подножья этих мысов: Уэлен у нас и Уэйлс - у американцев. Можно сказать, однояйцовые близнецы. Возможно, и Россия с Америкой по Божьему замыслу тоже задуманы как братья, да что-то никак не столкуются между собой. Неподалёку чернели иглообразные останцы, обрамлённые грудой камней. Их здесь называют «Три старухи». Действительно, похожи: согбенные временем и ветрами «костлявые» фигуры. Со стороны пролива их покрывает красиво сверкающая в лучах солнца ледяная глазурь. В кармане между камней одиноко торчит чудом уцелевшая, изувеченная ветрами и стужей лиственница. Из-за останцев доносились хриплые, душераздирающие крики песцов: у них начался гон. Снег густо усеян их следами. Закатный свет, разливаясь по западной части небесного свода, окрашивал пурпуром торосистые льды Берингова пролива и чуть виднеющиеся вдали российские острова Диомида, Ротманова и (редкий случай!) мыс Дежнева. И такая библейская тишина царила вокруг, что, казалось, слышно, как перешёптываются между собой «старухи».
Вид близкого, но недосягаемого краешка российской земли пробудил в наших сердцах ностальгические чувства. Вспомнились родные, отчий дом, друзья... В такие минуты начинаешь понимать тоску по Отечеству, гнетущую почти каждого россиянина, оказавшегося на чужбине. Тем, кто оказался за рубежом в детские годы, а тем более, кто там родился, это чувство врядли ведомо. А вот уехавших в зрелые годы оно преследует, пожалуй, всю оставшуюся жизнь. Хорошо выразил это Державин: «Отечества и дым нам сладок и приятен». Родина, как и мать, одна! Любовь к ней в крови. Дома мы её порой клянём, а тут чуть видимый, размытый расстоянием контур краешка российской земли умиляет до слёз. Как ни хотелось подольше насладиться покоем и скупыми, хрупкими красотами севера, подступающие сумерки и усиливающийся мороз напомнили о необходимости спускаться. Но прежде следовало запечатлеть российский флаг и флаг РГО на столь знаковой точке. Увлёкшись этим ответственным делом, мы не сразу заметили, что из-за скальной гряды за нами наблюдают заросшие длинными, густыми космами шерсти овцебыки. Их угрожающие позы и угрюмое выражение морд, красноречиво свидетельствовали о нежелательности нашего присутствия на принадлежащей им территории. Благоразумно обойдя стадо стороной, мы поспешили в лагерь. В посёлке навстречу нам проехал эскимос на снегоходе, тащившем нарты груженные шкурами и мясом какого-то морского зверя. За ним следовала стая собак. Две из них неожиданно сцепились в смертельной схватке. И если бы не подбежавший с палкой эскимос, бедной сучке пришлось бы совсем худо.