- В Прагу билет она не покупала. Определенно не покупала. Я помнил бы это - от нас туда редко ездят.
Гестаповцы тут же заключили: определенно уехала в Прагу, но схитрила, билет купила в другое место, чтобы сбить нас с толку. Но гестапо не проведешь! В Праге ее и схватим!
Они были настолько восхищены своими умозаключениями, что даже не поинтересовались, не живут ли в Грознатине еще какие-нибудь мои родственники.
26 ноября 1941 года в Незамыслицах вместе с родственниками был схвачен Мирек. В этот день гитлеровцы схватили всех членов подпольных организаций Кромержижа и Остравы, которые были связаны с парашютистами надпоручика Немеца. В Незамыслицах в тюрьму был посажен и Касик, который в камере выдавал себя за патриота, чтобы выведать у заключенных больше подробностей. Этот предатель полностью перешел на службу гестапо, стал сотрудником немецкой полиции. Позднее его отправили на фронт. Путь предателя окончился в Италии.
Арестованных перевезли в Остраву, там их подвергли нечеловеческим пыткам. Гитлеровцы добивались сведений, где скрываются Рыш, моя жена и дочь.
Людмила Райтова, которая после войны вернулась из концентрационного лагеря Равенсбрюк, видела, как гестаповцы допрашивали моего сына Мирена. Они выбили ему зубы, угрожали прикончить, и в то же время обещали выпустить, если он скажет, где мать и сестра, но Мирек был тверд. После войны я получил письмо от рабочего Ярослава Бомского из Радваниц, в котором он написал мне о Миреке (они вместе находились в заключении).
"...Боже, Мирек мой, - писал Ярослав Бомский, - как только не издевались над тобой гестаповские псы! Их не остановила твоя молодость. Бедняжка, ты был весь в синяках, с заплывшими от побоев глазами, с окровавленным ртом, когда тебя бросили без сознания в камеру. Однако первыми твоими словами, после того как ты пришел в себя, были: "Я им ничего не сказал". Он не плакал, лишь шутя говорил: "Видишь, Ярослав, еще недавно я хотел посмотреть, как выглядит каменный мешок, а теперь уже знаю. Я пролежал там с вывернутыми назад руками день и две ночи". Семнадцатилетний юноша, он вел себя мужественнее многих старших. Никогда не сожалел о выбранном пути, который стоил ему таких страданий. Когда в камере говорили, что кто-то не выдержал, я всегда напоминал им о Миреке".
Последние слова Мирека записаны в дневнике кромержижского торговца Богумила Бразды, который состоял в подпольной организации. Он тоже был казнен. Вот эти слова: "Когда очень хочется пить, то кажется, что можешь выпить море. Таково желание. Но выпьешь два стакана, и, оказывается, этого достаточно. Такова действительность".
Вместе с теми, кого фашисты не убили на месте, Мирек был направлен в концентрационный лагерь Маутхаузен с пометкой "возврат нежелателен". 7 марта 1942 года эсэсовский врач вызвал Мирека и сказал, что у него туберкулез и его надо лечить. Эсэсовец сделал ему укол, и мой сын тут же скончался. Эти последние данные сообщил мне после войны профессор И. Чабарт, который в Маутхаузене спал рядом с Миреком и был свидетелем того, как 7 марта 1942 года в 5 часов утра сына вызвали на медпункт, откуда он не вернулся.
В Новом Телечкове у Котачека и Кратохвила моя жена и дочь скрывались в подготовленном под полом укрытии. Днем, естественно, они не показывались, лишь иногда ночью родственники выводили их на короткую прогулку. Такая предосторожность была необходима по ряду причин. Гестапо усиленно разыскивало Ирену и Зою. В общественных местах висели их фотографии. За выдачу Ирены и Зои была обещана высокая награда, а за укрытие - смерть. В ближайших к моей родине селах гестапо арестовало многих моих родственников. Арестованных держали как заложников. Кроме того, по несчастному стечению обстоятельств, в этом районе гестапо разыскивало парашютиста Кубиша, одного из тех, что совершили покушение на Гейдриха{7}. Его родственники проживали тоже где-то здесь.
Однажды облава немецких полицейских и солдат закончилась примерно в 200 метрах от дома Котачека, где скрывались моя жена и дочь. В другой раз в дом к Котачекам пришли немецкие инспектора, как раз когда там зарезали поросенка.
Моей семье не раз помогал мой родственник Ян Долежал, крестьянин из Горных Гержманиц. Он снабжал дочь и жену продуктами, ночью ходил с ними на прогулку и на всякий случай выкопал для них укрытие в лесу.
Мирек не возвращался и не давал о себе знать. Ирена послала Яна Долежала в Кромержиж к моему шурину узнать, что случилось с сыном и какова там обстановка.
Близилась весна 1942 года. По времени было утро, но еще не светало. Около одного из кромержижских домов остановился молодой человек, осторожно осмотрелся и быстро нажал кнопку звонка под табличкой с фамилией Страк. В этом доме жила сестра моей жены со своим супругом.
- Ну вот и дождались... - проговорил свояк своей жене, оделся и пошел открывать.
Ждали гестаповцев, которые регулярно наведывались к ним, полагая, что сюда явится Ирена. При одном из таких посещений они уверяли, что их интересует не пани Свободова, а парашютист. Обещали озолотить семью Страка, если она наведет их на след парашютиста. Свояк делал вид, будто верит им.
- Господа, я верю вам, - сказал он, - верю, что с моей свояченицей ничего не случится. Я убежден, если она появится и я передам ей ваши слова, она вместе со мной придет к вам.
...Страк рассчитывал встретить у дверей, как всегда, гестаповца Видермерта с собакой. Но увидел стройного молодого человека в темном костюме.
- Что вам угодно?
- Вы пан Страк?
Свояк кивнул.
- Дядюшка, я Ян Долежал. Я от тети Свободовой, должен поговорить с вами...
Свояк беспомощно молчал. Что это? Новая ловушка? Он предложил войти. В квартире гость сообщил о моей жене такие подробности, что ему поверили. Долежал сказал, что Ирена скрывается в безопасном месте, и спросил, где Мирек. Не сразу они собрались с духом, чтобы ответить на этот вопрос.
Долежала попросили осторожно рассказать Ирене, что Мирека арестовали гестаповцы и отправили в концентрационный лагерь Маутхаузен.
Мои родственники могли бы рассказать еще многое, но времени не было: осторожность заставила их расстаться. И это было сделано как раз вовремя.
Через несколько минут в квартире снова раздался звонок.
- Пан Видермерт...
- У вас был гость? Не рано ли?
Страк напряженно думал, что ему сказать. Видели гестаповцы Долежала или просто забрасывают удочку?
Гестаповцы подозрительно посмотрели на пепельницу на столе.
- Если вы судите по пеплу, то ошибаетесь. Сейчас я и по ночам курю. Вас жду...
- Ну, а гость здесь все-таки был или нет? - Гестаповец впился глазами в лицо хозяина.
- Гость? Да, гость был.
Страку не хотелось переходить к подробностям, он стремился затянуть разговор, выдумать что-нибудь безобидное и правдоподобное.
- Кто? - допытывались у Страка.
- Придется признаться... - начал он.
Лица гестаповцев, казалось, вот-вот лопнут от напряжения.
- Моя четырнадцатилетняя дочь, вы ее знаете, страдает малокровием, продуктов по карточкам не хватает. И мой брат иногда приносит нам молоко...
Гестаповцы даже побледнели от разочарования. Жена хозяина, сделав вид, что она озабочена беспорядком в квартире, вышла.
- Говори фамилию брата и где он живет! - строго потребовали гитлеровцы.
- Крестьянин Страк из Шелешовиц.
Сейчас шурину нужно было выиграть время: его жена ушла к соседям, и они обязательно помогут. Он привлек внимание гестаповцев к своей библиотеке. Те начали рыться в ней, задавать вопросы, а время шло. Но вот возвратилась жена и незаметно кивнула ему: "Все в порядке".
Гестаповцы ушли как обычно с многозначительным Bis auf baldiges Wiedersehen{8}.
Свояк упал на диван и закрыл глаза. Жена успокаивала его.
Их сосед Франтишек тут же вскочил на велосипед и помчался в Шелешовице. Вскоре он был уже далеко.
Гестаповцы действительно ездили в Шелешовице. Крестьянин Страк после некоторого колебания признался, что был в Кромержиже.
- Что вы там делали?