Выбрать главу

только что рожденная, никем еще не записанная частушка или, наоборот, редкостная старинная песня, о которой ученые думали, что она забыта.

В этой книге много говорится о прошлом. Оно не исчезает бесследно, остается жить в наших обычаях, привычках, в слове, в песне, в сказке. Настоящее, по словам В. Г Белинского, есть результат прошедшего и указание на будущее. Чем лучше мы будем знать историю, тем вернее сможем оценить сегодняшнюю действительность, тем основательнее будем строить коммунистическое будущее.

...Книга эта рассказывает о народном творчестве, о собирании его, о связях с древними верованиями, с жизнью народа, с письменной литературой. Конечно, главное, основное здесь — это работа, выводы ученых нескольких поколений. Но часто я опираюсь и на свой опыт, вспоминаю о своих экспедициях, знакомлю со своими находками. Я не писал обо всем одинаково подробно, не стремился сделать книгу похожей на школьные учебники. Скорее она дополняет их какими-то сведениями, фактами, наблюдениями.

Будет замечательно, если книга даст некоторое представление о науке филологии — в особенности о той ее части, которая называется фольклористикой, — если книга хоть в какой-то степени научит размышлять, сопоставлять, анализировать произведения словесного искусства.

Мне хотелось, чтобы читатель почувствовал красоту произведений народного творчества, научился находить их, слушать и, может быть, даже записывать.

Пусть не станете вы фольклористами, но пусть на всю вашу жизнь будет с вами любовь к родной речи, к родным песням и преданиям.

Кто не знает этого стихотворения Маршака:

У Скворцова Гришки

Жили-были Книжки —

Грязные,

Лохматые,

Рваные,

Горбатые,

Без конца И без начала,

Переплеты —

Как мочала,

На листах —

Каракули.

Книжки

Горько плакали...

Он еще и не то вытворял, этот Гришка!

В географии Петрова

Нарисована корова

И написано: «Сия География моя.

Кто возьмет ее без спросу,

Тот останется без носу!»

Не знаю, как обстоят дела по этой части у нынешних школьников, а когда я учился, попадались такие отдельные Гришки, и точно такие же надписи встречал я на обложке нашей географии Баранского.

Прошли мои школьные годы. Отечественная война. Университет. И вот я — преподаватель Петрозаводского педагогического института, сам учу будущих учителей.

Однажды с группой студентов мы отправились в экспедицию — за песнями, сказками, частушками.

В Карелии фольклор сохранился лучше, чем в других местах. Карелия для фольклориста — заповедное место.

В этой книжке все время будут встречаться слова: фольклор,

фольклористика, фольклорист. Разберемся в них, чтобы уж не возвращаться к этому.

Фольклор (folK-lore) по-английски означает: народная мудрость, народное знание. Это выражение, или, по-научному, термин, употребил в одной из своих статей в 1846 году английский историк Вильям Томсон. Термин приняли и в других странах. Но понимают его по-разному. Западноевропейские и американские ученые фольклором называют все виды народного искусства — и словесное, и музыкальное творчество, и народные танцы, и резьбу по дереву и кости, и даже вышивку.

Советская наука обычно называет фольклором словесное искусство народа — народно-поэтическое творчество, устное народное творчество. Если речь идет о музыкальном творчестве, о народной музыке, то так и говорят: музыкальный фольклор.

Фольклористика — наука, изучающая фольклор.

Фолькло р и с т — ученый, специалист в области устного народного творчества.

...Итак, на небольшом пароходике мы плыли по Онежскому озеру. Вокруг нас сидели, курили, ходили по палубе, смеялись самые обыкновенные люди — с мешками и чемоданами, молодые и старые, в лакированных туфлях и русских сапогах, в платках и шляпах. Шуньга, Кузаранда, Толвуя, Сенная Губа, Кижи — для них родные деревни, просто деревни, а у нас, когда мы слышали эти слова, замирали сердца.

Кижи — это ведь там знаменитый на весь мир деревянный собор, построенный без единого гвоздя; Кузаранда, Толвуя, Сенная Губа — это ведь там, пробираясь на лошадях, на лодках через топи, реки, ручьи, озера, бродили собиратели былин Рыбников и Гильфердинг. В этих местах жили четыре поколения легендарных сказителей Рябининых, жил певец былин Щеголенок, которого рисовал Репин и слушал Лев Толстой, нищенствовала старуха — великая народная поэтесса Ирина Федосова, чье искусство так высоко оценили и Некрасов, и Горький, и Ленин.

Вскоре мы уже ходили от избы к избе, беседовали со стариками и старушками, выспрашивали, что они помнят, что пели, когда были молодыми. Попали и в дом Ивана Михеевича Абрамова.

Самого хозяина уже не было в живых, но семья его встретила нас приветливо.

— Идите на чердак, там стоит сундучок Ивана Михеевича, — сказала его сноха (жена сына, сыноха).—Может, найдете что интересное для себя.

Чего только не было в этом сундучке! Самое новое печатное издание — церковная книга Евангелие 1883 года, а самая старая рукопись создана в XV столетии и живет уже пятый век. Чтобы сундучок не качался, под один его угол кто-то подсунул сложенную вчетверо самодельную тетрадь. Смотрю — бумага не теперешняя. Развернул — и ахнул. Целехонькая рукопись «Сказка об Илье Муромце и Соловье Разбойнике», да еще с картинками!

Среди других книг в сундучке оказался и Катехизис — учебник закона божьего, изданный в XVIII веке. Там толкуется смысл молитв, приводится пять доказательств существования бога. Их нужно было знать назубок!

Раскрыл я этот Катехизис и на внутренней стороне обложки увидел выцветшую надпись:

Вот ведь, оказывается, какой старый этот школьный стишок! Посмеялись мы тогда.

...Много лет прошло с той поездки. Забыл я совсем и Скворцова Гришку, и неведомого второклассника Петра Дехмана. Я стал профессиональным литератором. Однажды попросили меня съездить в Новгород с венгерским писателем.

И вот мы в новгородском кремле. Осматриваем белокаменный Софийский собор, Г рановитую палату. Потом, конечно, идем в музей. Медленно бродим от витрины к витрине, разглядываем экспонаты. Особенно долго стоим возле берестяных грамот. Их только в послевоенные годы стали находить при археологических раскопках. Скрученные полоски бересты принимали за поплавки или просто отбрасывали в сторону. А тут молодая работница Н. Акулова заметила на одной какие-то знаки и... так родилось одно из самых замечательных открытий XX века.

В Новгороде найдено уже около шестисот берестяных грамот, и они многое рассказали ученым о далеких временах русского средневековья.

До знакомства с берестяными грамотами ученые думали, что читать и писать в Древней Руси могли лишь очень немногие — зажиточные купцы, бояре, монахи. Оказалось, — судя по содержанию берест, — грамотным был чуть ли не каждый новгородец. И ремесленники, и крестьяне, и посадские люди.

Значит, было немало каких-то школ и если не учебников, то каких-то учебных пособий. Ярослав Мудрый еще в XI веке создал школу, где обучались 300 детей. В одной из раскопок попалась азбука, вырезанная на можжевеловой доске (вы знаете кусты можжевельника — из них доски не выйдет; в те времена рос можжевельник сантиметров по двадцать в диаметре). Обнаружили несколько азбук и ученических записей на бересте, нашли рисунки с подписями маленького мальчика Онфима. На ободке берестяной чашечки оказалась записанной загадка.