По привычке направился в кухню, но вспомнил, что вечером у меня гость, и совершил исторический разворот на сто восемьдесят градусов, как некогда один наш премьер. Дурные примеры заразительны. Ладно, продолжаем.
[файл И-2. Продолжение]
Если в курицы некой литорее слова как верхнего, так и нижнего регистров («душа», «приклад», «столп», «плоть») скорее всего соотносятся с буквами, обозначающими гласные и согласные звуки, то в литорее «хвостининской» «столпами» обозначены согласные, а «прикладами» — гласные только верхнего регистра. В нижнем регистре использованы главным образом четыре слова-определения: «плоть», «сила», «душа», «вервь». Причем без видимого порядка. Если выписать первые буквы строк Лаодикийского послания в варианте Хвостинина и обменять их на буквы нижнего регистра, то получится следующее:
«Д» меняется на «С» — «плоть и душу».
«М» меняется на «Е» — «душу и силу», причем «трое на одно».
«И» на «Т» — «плоть и силу» — «двое на одно».
«Ч» на «Д» — «плоть и душу».
«М» — опять на «Е» — «душу и силу».
«П» — на «Ѕ» — «вервь и душу».
«Н» — на «У» — «плоть и душу».
«С» — на «Н» — «вервь и душу».
«И» — опять на «Т» — «плоть и силу».
Получается, что сочетание «плоть и душа» встречается три раза, а «плоть и сила», «душа и сила» и «вервь и душа» — по два. Итого девять. Но в литорее сочетание «вервь и душа» встречается еще один раз, там, где «Р» меняется на «А». И один раз, при замене «У» на «Р», встречается «плоть и сила». Если к этому добавить, что «душа и сила» обозначается как «трое на одно», а в заклинании «Е» использовано лишь дважды, то можно предположить, что эта буква должна быть использована еще один раз.
Таким образом, мы имеем двенадцать букв: СЕТДЕSУНТ плюс три отдельно стоящие «А», «Е», «Р». При этом в двенадцати словосочетаниях, поясняющих эти буквы, слово «душа» встречается 9 раз, «вервь» и «сила» — по 6 раз, а «плоть» — лишь 3 раза. Получается ряд 3–6—6—9. Или три раза повторенное 1–2—2—3. Что это значит, пока непонятно. Да и некогда уже разбираться. Домофон верещит с такой душой и силой, что моя плоть…
ПЯТНИЦА. ДЕНЬ И ВЕЧЕР
Семен Сигизмундович был точен. Мы договорились на семь часов, и он нажал кнопку домофона в одну минуту восьмого. Все тот же серый костюм. С синей рубашкой на этот раз, но снова без галстука. Те же шикарные ботинки. От чая сегодня он оказываться не стал. Попросил разбавить водой. Положил в чашку три ложки сахарного песка. Пил осторожно, мелкими глотками. Печенье брал двумя пальцами. Намою чашку черного неразбавленного чая смотрел с неодобрением. Терпеливо ждал, когда же я начну о деле.
Я не стал его томить, сообщил, что книги у меня по-прежнему нет, а колокольчик, оставленный им, похищен. Тем не менее я высказал предположение, что смогу дать ему то, что он на самом деле ищет. С этими словами я передал ему полный текст поэмы, выделенную из него «Молитву Иуды» и распечатку рисунка с последней страницы утерянной книги.
Выслушав мои пояснения, Кербер спросил лишь, почему я так уверен в том, что ему нужно именно это, а не сама книга.
— Сказать по правде, мне об этом сообщили.
— И кто же, позвольте спросить?
— Сразу несколько человек. Один, сеньор Куард, сколько мне известно, встречался с вами неделю назад. И еще один господин чрезвычайно вами интересуется. Он просит называть его Сергеем Сергеевичем, хотя на самом деле Сергеев — его фамилия.
Кербер внимательно прочитал «Молитву Иуды», лотом положил ее н другие бумаги рядом со своей чашкой на журнальный столик.
— Я бы хотел рассказать вам одну историю, — сказал он так тихо, что я едва расслышал. — Отчасти потому, что благодарен вам за предоставленные мне материалы. Отчасти же потому, что мне давно хочется ее рассказать, но не было человека, кому она могла показаться интересной. А в вашем нынешнем положении она, пожалуй, может быть даже полезна.
Говорил он тихо и как бы преодолевая желание встать и уйти. В коротком пересказе его история выглядит примерно так. Кербер родился в Москве, в семье инженера-строителя. Однако в 1939 году отец его был отправлен строить какой-то завод-дублер в Кургане. Как выразился сам Семен Сигизмундович, в то время альтернатива была проста: ехать на строительство главным инженером или, отказавшись, попасть туда же, но простым зека.
В 1952 году Кербер окончил школу в Кургане и поступил на первый курс медицинского института. В школе же, в последних классах, он посещал историко-литературный кружок, занятия в котором вел удивительный, по его словам, человек — Илларион Павлович Сафонов. Было Сафонову в то время около шестидесяти лет, может, даже больше. Жил он в Кургане на положении ссыльнопоселенца после освобождения из лагеря в 1949 году. В молодости он был толстовцем, не признавал насилия ни в каком виде. В годы Первой мировой войны, окончив филологический факультет Московского университета и получив «белый билет», служил преподавателем словесности в одной из московских гимназий. Учителем он оставался все годы революции и Гражданской войны. Первый же свой срок получил в 1929 году, в период первых гонений на толстовцев.