— Чьего желания?
— Твоего. Моего. Нашего.
— А как же девушка? Ее желание тебе известно?
— Ах вот оно что! Страх быть отвергнутым. У тебя была куча возможностей узнать, чего ей хочется. Ты же млел от случайного прикосновения и пустил дело на самотек.
— Этого еще не хватало.
— Это фигура речи. Пока. Теперь давай рассуждать.
— Давай!
— Но недолго. Девушка сама подошла к тебе на лекции.
— Это так.
— Она приехала к тебе домой, надела твои вещи и весь вечер провела рядом с человеком, который ей чуть знаком.
— И это высказывание справедливо.
— Она осталась ночевать в твоем доме.
— Что ж, и это действительно так.
— Так какого ж рожна тебе надо? Встань и иди!
— Я готов. Но рассуждать можно и иначе.
— Недолго.
— Да. Я старше ее более чем в два раза.
— Это верно.
— Статус преподавателя предполагает дистанцию, которая нарушена не была.
— Здесь есть с чем поспорить и кому попенять (прямо в лоб, чтоб думал вовремя), но по большому счету это правда.
— Она же не пришла сюда босиком на цыпочках, в одной футболке, не забралась под одеяло с холодными лодыжками и горячими губами…
— Мне понятна твоя логика.
— Тогда должно быть понятно и следующее рассуждение. А если все то, что она сегодня делала, вызывалось одним- единственным ее качеством: искренним непониманием того, что старому козлу непременно захочется на нее наскочить?
— Протест. В речи свидетеля содержатся домыслы. Свидетель ни разу не видел в зеркале козла.
— Принимается. Присяжные не будут учитывать последнюю фразу свидетеля, вынося свой вердикт. Возьмем за данность, что девушка спит.
— А что ей остается делать? Но зато каким может быть пробуждение!
— Вот это меня и тревожит. У девушки есть возлюбленный.
— Протест. Свидетель прибегает к оценкам вместо того, чтобы говорить о том, что он видел.
— Ну конечно, я не видел… В общем, протест принимается.
— Тогда иди и увидь. В конце концов, что ты теряешь?
— А вот тут, Дамилл, мы подошли к сути нашего разговора. Не могу сказать, что я влюблен в нее, но она мне нравится. Не знаю, нравлюсь ли я ей, нуда это и не важно. Некое подобие добрых чувств она ко мне, видимо, испытывает, иначе бы ее здесь не было. Завалившись к ней с желанием животного соединения, я рискую потерять уважение. Ее ко мне. И мое ко мне. И не то чтобы я боялся рискнуть. Мне противно так рисковать.
— Твои слова убедительны, а чувства понятны. Что ж, оставим девушку в покое. Лежи и дальше. Усни, если сможешь. Я, пожалуй, тоже лягу.
СРЕДА
Похоже, просыпаться после десяти часов утра с головой, похожей на бомбу, любовно начиненную террористом обрезками гвоздей, становится моей новой хорошей традицией. Где-то был анальгин. Интересно, почему анальгин не рекламируют? Можно бы сделать хорошую рекламу по телевизору. (Если у меня телевизор замурован, это не значит, что я его вообще не смотрю. Я ведь хожу в гости.) Сценарий телевизионного ролика, секунд на двадцать.
Эпизод первый: царь в Думе, посреди заседания, хмурится, не слушает, страдает. Камера наплывает и проникает ему в голову, где сидит дракон и пожирает его мозги. Ну, или пышет огнем, в детском варианте. Камера выезжает из головы. Царь торжественно объявляет: полцарства и руку дочери в придачу за лекарство от боли. Рядом сидит дочка лет двадцати в кокошнике и лупает глазами. Хочет замуж.
Эпизод второй: в голове царя рыцарь в доспехах, раскрашенных в цвета Байера, наезжает на дракона. Хрясь мечом — и срубает ему башку, которая катится по траве с удивленным выражением морды. Царь на секунду улыбается с облегчением, потом хватается за голову (свою, не дракона). У дракона вместо одной башки появляется две, рыцарь крошит их в капусту. Появляется четыре головы, которые со вкусом поедают и рыцаря, и коня, смачно сплевывая доспехи.
Эпизод третий: восточного вида старикашка в ярком халате обкуривает обалдевшую рептилию травами. Потом разбегается и бьет тварюгу (опять одноглавую) пяткой в прыщавый лоб. Дракон на секунду дуреет, потом делает кий-а-а своей пяткой. Старик улетает, размахивая полами халата. Царь взвивается до потолка.
Эпизод четвертый: Василиса Прекрасная лет двадцати пяти в белых одеждах с надписями «анальгин» подходит к дракону и ласково гладит его бугристую слюнявую зеленую морду. Дракон сразу превращается в белого барашка. И они уходят в поля рекламных расцветок под мягкую музыку.