— Если надо, поскриплю, — уныло согласился верный сподвижник, — а на замену есть ребята дельные. И в военной части отличились под Луисвиллем, и после, в мирной жизни преуспели, пойдя по чиновной линии.
— Это про кого речь? Не про Аркадия Старыгина?
— Про него, Константин Николаич, парень толковый, и лесное дело поставил в губернии и рыбный завод казённый, что с прибылью работает.
— Он же вроде не из ваших, не из кержаков.
— Ай, — как-то по бабьи всплеснул руками головорез Кустов, снявший очки и вновь ставший грозным бородачом (седобородым уже) — да какая разница, из Беловодья человек, или нет. Вон старцы как над Никитой Сыромятовым сюсюкали, а он подрос и казну общины отобрал.
— Скажешь тоже, отобрал. Казна и осталась в общине, только перешла от дедов к внукам. Старые мудозвоны разве б построили заводы, пароходы купили, чтоб в промысел выйти, в железные дороги вложились? Да ни хрена! Пердели бы, золото в кубышке пересчитывая и всё. А на сегодня раза в три или в четыре большую сумму обернулись те деньги.
— Оно так, — согласился Ефим, — ты, Константин Николаич приглядись к Аркашке то. Пускай парень при тебе побудет.
— Хорошо, зачислю Старыгина в свиту, как его по батюшке то?
— Аркадий Сергеич.
— Хм, знавал я в жизни прежней одного Аркадия Сергеевича…
— Это которого?
— Тебе, Фомич, тот Аркадий незнаком. Лучше расскажи как питание бригад и батальонов, что в губернии расквартированы, налажено. Не голодают солдатики?
Кустов возмущённо вскинулся и поведал как доблестные воины катаются аки сыр в масле, получая сколь угодно хлеба, овощей и мяса да рыбы. Неудивительно, ведь каждый отдельный батальон имеет хозяйственную полуроту, где собраны все балбесы и слабосильные, отряженные на работы по разбивке огородов и откорму свиней да кур господам офицерам. А Русский Вашингтон не пустыня, всё-таки, климат самое то. Третий Вашингтонский батальон даже пасеку собственную держит в полста колод и стадо бурёнок. Не везде, разумеется, такая пастораль. Есть части, где консервы жрут и тем счастливы. Да взять тот же гарнизон, что Берингов пролив «держит». Там не до выращивания апельсинов, как в Калифорнии.
Десятки, сотни встреч в Русской Америке позволили самому, без посредничества Гоголя и Толстого, выделить народившийся «русоамериканский типаж». В основном в заокеанской России проживают молодые и энергичные люди, в семьях по трое-четверо ребятишек. Образование гораздо выше среднего, практически все грамотные. Тут ещё и хорошо поработали переселенческие пункты, где заставляли колонистов учиться и ещё раз учиться. Знаю, даже угрожали хитрые чиновники, — оставить в карантине лентяев, пока те чтением, письмом и счётом не овладеют.
Случилась и встреча со старой знакомой. Впрочем, графиня Мезенцева не так уж чтобы и стара, а вовсе даже и ого-го! Эдакая Моника Беллуччи слегка за сорок, в самом расцвете женского обаяния. Граф, заполучив титул и почётную отставку, пребывал в постпохмельном состоянии, из которого после аудиенции и не вышел, — продолжил запой. Эх, Андрей Дмитриевич, да как так-то? Командир передового отряда моей Экспедиции в Северной Америке. Эх!
Но на просьбу Моники, пардон, графини Мезенцевой о встрече, откликнулся. Хотя верный Никитос категорически возражал. Упирая на вероятную связь Перлиты-Моники с адъютантом супруга. А вдруг тот болезнь какую постыдную передал графине?
— Никита, так ты считаешь, что госпожа Мезенцева страшное бактериологическое оружие?
— Чего? Думаю да, заразная. От греха, ваше величество. Бережёного, как известно и Бог бережёт.
— С чего взял, что потащу её в койку? Поговорим, попросит мужа куда пристроить. Пойду навстречу, заслужил Андрей Дмитрич и пенсион достойный и пост соответствующий заслугам и званию.
— Ага, пристроить. Юбку скинет и ей встроить попросит.
— Ладно, иди. Можешь самолично обыскать, от тебя не то что револьвер — булавку не спрячешь.
Никита, бурча под нос что-то про ведьму, вышёл. Через пару минут в кабинет не впорхнула — вплыла величаво подружка дней моих молодых и беззаботных.
— Проходи, Перлита, вино, шампанское?
— Государь, вы сами повелели называть меня Моникой.
— Было дело, не спорю. Так что, Моника, белое, красное?
— Белое!
Похоже, любовника у графини всё ж таки не было. Накинулась на моё величество словно кошка изголодавшаяся. Хотя, может и великолепная актёрская игра, чёрт её знает. Овладел Перлитой-Моникой прямо на полу, потом перешли на диван. Во время «перерыва» в любовных утехах, высунулся в коридор.