— Поставили, потому что стою красиво. Подходит такой ответ? — не без вызова ответил начальник полиции. — Нет? Тогда вот вам другой. Есть директива Геринга: с коммунистами, комиссарами и жидами попрощаться — пух! — а специалистов брать на прежние места работы. Служил начальником железнодорожной станции? Пожалуйста, иди налаживай погрузку-разгрузку составов. Работал директором МТС? Иди чини трактора и молотилки. Немцы воюют, у них некому заниматься хозяйством. Я в армию в тридцать девятом попал, а до этого в черкасском угрозыске работал. Так что, считайте, устроился по специальности. Ещё вопросы есть?
Вопросы, конечно, были — вопросы всегда есть. Откуда начальнику сельской полиции известно о директивах немцев? Докладывают они ему, что ли? Хотя кто знает, сказал же, что стоит красиво. Только что это значит? Задавать вопросы задержанные не решались, стояли молча.
— Тогда шагайте в Полтаву и думайте. Вы, конечно, голодные, но еды я вам не дам, вот так. Сытость туманит ясность мысли, это ещё римляне знали. Мне своих прокормить надо, а то они вместо очередного патрулирования внеочередное дежурство по кухне выпрашивают. А навести порядок на территории, как было приказано, забывают. Да, Сашко?
Краснощёкий Сашко виновато, но и довольно засмеялся.
— Свободны все. Ваш гражданский, который в лагере не сидел, а прибился к вам где-то по дороге — это и по роже, и по одёже видно, — тоже свободен.
НеСавченко дернулся, речь шла о нём.
— Я тоже иду из Кременчуга. Вот документы, — он достал справку. — Уже несколько раз проверяли, вопросов не было.
— Не сомневаюсь. У вас в Кременчуге документы всегда в порядке, — словно намекнув на что-то, отмахнулся начальник полиции. — Сказал же, свободны. Аухвидерзейн, лишенцы! Кофе не дали спокойно выпить.
Волоча за собой голод и унижение, пленные потянулись к воротам, миновали палисадник с гниющими цветами и вскоре вернулись на шоссе.
— Вот же балабол, — не сдержался Замотанный. — Геринг ему докладывает о своих директивах. Знаю таких начальников. Покрасоваться хотел, какой он есть: вчера я с вами в лагере сидел, а сегодня могу любого расстрелять. Паразит.
— Мог и расстрелять. Сейчас первого встречного бери и расстреливай — никто слова не скажет. А он поговорил с тобой и всё, — пробурчал приятель Замотанного. — Службу предложил. Кто знает, что бы ты на его месте вытворял.
— Ты меня на его месте не увидишь, я милицией не командовал. Моё место, где тачают сапоги и дамские баретки. Баретки даже лучше, потому что за красоту дамочки легче платят и больше, а сапоги…
— Да хватит о сапогах, ты мне до войны своими сапогами надоел. Что ты опять сапоги суёшь? Отпустил тебя человек, радуйся. Другой получит власть и так поизмывается, что ты домой не дойдёшь.
— А мы и не дойдём, — закашлялся Замотанный. — Не дойдём, если пожрать не добудем. Ты как хочешь, а я из села не двинусь, пока не поем.
— Вон, баба Соня со своей мороженой картоплей стоит. Ждёт, когда немецкая армия весь её фураж оптом закупит, — проворчал неСавченко. Слушать перебранку приятелей было противно.
Они обошли торговку, не говоря ей ни слова, стараясь не глядеть на её чугуны. Не о чем было говорить с этой каменной бабой, которой, казалось, побаивались даже в здешней полиции.
— Хлопцы, — когда их небольшая колонна уже прошла мимо, окликнула бабка. — А ну, вертайтесь.
Она подняла с земли один из горшков, размотала тряпки и, легко орудуя большой деревянной ложкой, стала извлекать варёные картофелины. Каждый получил по две ещё тёплых картошки, половине луковицы и небольшому куску свежего нежно-розового сала.
— Ешьте, хлопцы, — сказала бабка, глядя, как хрустят они луком и впиваются зубами в сало. — Ешьте и идите уже домой. Воевать вы не умеете, может, хоть работать получится.
Каждый из них мог возразить ей, им было что сказать, но ни сил, ни желания спорить не оставалось.
— Спасибо, баба Соня, — дожёвывая картошку, поблагодарил неСавченко.
— Какая я баба Соня, — засмеялась бабка. — Меня Татьяной Васильевной зовут. Я была учительницей у этих шибайголов, всё село читать научила. Они меня между собой бабой Соней назвали, а почему — сами не помнят. И я не знаю. На уроках я точно не спала.
За Решетиловкой старый почтовый тракт, по которому вторые сутки шагали бывшие пленные, свернул на восток, на Полтаву, а на север, в сторону Миргорода и дальше, на Ромны, пошло другое шоссе. По нему в сентябре, полтора месяца назад, прорвав у Кременчуга истончившиеся оборонительные рубежи Юго-Западного фронта, танкисты Клейста двинулись навстречу 2-й танковой группе Гудериана. Немецкие ударные части рассекали тылы Красной армии, почти не встречая сопротивления — все фронтовые резервы давно были брошены в бой. За двенадцать часов немцы прошли семьдесят километров и под Ромнами замкнули кольцо вокруг четырёх советских армий.