— Меня зовут Илья, — шутка ему не понравилась, и сам этот нелепый старик казался неуместным среди людей, рисковавших ради его спасения.
— Да, я вижу, ты не мальчик Мотл. Элияху? Пророк, казнивший жрецов бааловых?..
— Сейчас я соберу поужинать, у меня картошка сварилась. А потом займемся справками, — Клава вышла на кухню и не расслышала последних слов старика. — Какие имена для вас выбрать, на кого выписывать? Подумайте.
Илья отправился следом, он всё же решился поговорить с Клавой.
— Деда опасно далеко тащить. Я завтра пойду в Новую Диканьку, это рядом, у меня там знакомые. Думаю, они его спрячут у себя.
— Новая Диканька — по дороге на Кременчуг. Тебе же не по пути, — удивилась Клава и задумалась. — А с кем ты там знаком?
Илья назвал Наталку и Рувима. Клава обернулась, и посмотрела на Илью как-то так, словно только что решила задачу, над которой долго ломала голову.
— Я Наталку знаю.
— Да, она мне говорила, — начал Илья, но Клава его перебила.
— Когда говорила? Осенью? В октябре?
Илья чуть было не сказал «да», но спохватился, промолчал и прикрыл кухонную дверь, чтобы их разговор не услышали в комнате. Клава была девушкой умной, он всегда это знал.
— А я всё не понимала, не могла два и два сложить, — сердито вздохнула Клава. — Так ты не в Ворошиловград идешь? В другую сторону? Зачем же ты берёшь с собой его? — Она кивнула на закрытую дверь.
— И брать его опасно, и в Полтаве оставлять нельзя. Не у вас же он будет жить? Идти до Новой Диканьки всего один день, вечером уже буду там. Как-нибудь проскочу.
— Ну а вдруг она откажется оставить деда у себя?
— Я на Рувима рассчитываю. Поддержит.
— Что-то давно я с ней не встречалась, — Клаве не нравилось решение Ильи, но и другого она предложить не могла. Не было у них другого решения. — Если бы ты утром сказал…
— Что сказал? Я тебе и сейчас ничего не говорил.
— Ну да, — засмеялась Клава. — Это всё Наталка.
— А она что сказала?
— Да ничего особенного. Описала тебя похоже, но знаешь сколько у меня знакомых? Это кто угодно мог быть. А тут все сошлось, да. Ой, слушай, — вдруг испугалась Клава. — Он сало ест?
— Не знаю, — пожал плечами Илья. — Сейчас все едят всё, и даже такое, что раньше за еду не считали.
— А то я картошку со шкварками и луком натолкла, не подумала, — Клава прихватила полотенцем большую кастрюлю. — Открывай дверь. Пошли.
Старик сидел, откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза, и его маленькое, безбровое лицо в тусклом свете самодельной лампы неожиданно казалось молодым. Как же он некстати тут появился, подумал Илья. Выкатился под ноги, как груша, слетевшая с цепи. А ведь ему потом обо всем, и о старике тоже, придётся писать в отчёте.
— Почему же вы так поздно уехали из Киева? — спросила старика Клава, когда все поели.
— Это уже не важно. Я вообще не хотел уезжать, — дёрнул головой реб Нахум, — но у стариков спрашивают совета, когда от них ничего не зависит, а когда они хотят распорядиться своей судьбой, их не желают слышать, говорят, что они выжили из ума, и решают все за них. Вот и решили. Расскажи мне лучше о себе, идише ингеле, — он обернулся к Илье. — Кто твоя семья?
— Об этом мы еще поговорим, ребе, — Илья не стал открывать вечер воспоминаний, и говорить о довоенной жизни тоже не хотел. — У нас ещё будет для этого время. Сейчас о том, куда мы пойдём завтра.
— Мы не идём к русским?
— Нет.
— Всё опять изменилось, и меня опять не спросили. Значит, хотя бы в своей переменчивости мир остается неизменным. Говори, строгий мальчик, буду слушать. Это я ещё не разучился делать.
Зажатый между покосившимися, полусгнившими заборами, Воскресенский переулок казался жалким и бесприютным. Накануне чуть потеплело, но за ночь грязь замёрзла, и Илья шёл следом за Клавой осторожнее обычного. Реб Нахум в рюкзаке сидел, не шевелясь, твёрдая спина старика упиралась в спину Ильи.
На Александровской Клава повернула в сторону Корпусного сада. Накануне договорились, что она выведет Илью из Полтавы; в центре он ориентировался неплохо, но на окраине мог заблудиться. Клава повела его дворами, стараясь выходить на улицы как можно реже. Город серел отсыревшей штукатуркой старых зданий, вдоль обочин и во дворах громоздились кучи мусора.
Клава шла молча, быстро, и только раз остановилась, чтобы показать Илье помещение комендатуры.
— Там же и городская управа, — коротко сказала она.
За горбатыми крышами сараев Илья разглядел двухэтажное здание красного кирпича, в его окнах он не заметил ни людей, ни света. Было удивительно сознавать, что какая-то тонкая нить всё же связывала его с Борковским, пусть даже состояла она из событий невероятных. Борковский не должен был вытаскивать Илью из лагеря, но, случайно или нет, он сделал это и спас его. А сам Илья не должен был появляться в Полтаве, но, будто бы нарочно, чтобы узнать о гибели полтавского головы, он попал в город именно в тот день, когда Борковского расстреляли. Прежде Борковский был для него врагом на службе у немцев, которого удалось обмануть. Но вот он казнён, значит, и для них он был врагом. Меняло ли это что-то? Илья не знал. Возможно, ничего не меняло. Тут он явственно, словно из-за плеча услышал голос Карина: «Просто одним вражеским прихвостнем стало меньше. Считай, немцы сделали эту работу за нас». Да, для Карина и остальных Борковский останется врагом, неважно, живым или расстрелянным. Как всё-таки непохоже воспринимаются одни и те же события по разные стороны фронта, в который уже раз подумал Илья.