— Он мою новую хату забрал, сам живет в ней, а меня, паскудник, хочет теперь из старой выгнать, — от обиды у старика затряслись руки. — Но обошлось пока. Офицер помог.
— Немецкий? — не поверил Илья.
— Ну а какой? Приехал к нам в том еще году офицер, обер, по отправке скота и продуктов в Германию. Я для него и ящики специальные делал, и мебель чинил, и вагоны оборудовал, когда надо было. В годах он уже, и знаешь, похож на тех немцев, что у старой пани на заводе работали, — я хорошо их помню и как с ними дело вести — знаю. Если ты по отвесу, по уровню, на совесть и в предназначенный срок всё выполнил, заметят обязательно. Они работу понимают и человека по ней ценят. Вот этот обер, когда Славко совсем уже давить начал, что-то, наверное, по мне заметил. Начал расспрашивать, что у меня да как, а я и рассказал, что полицай один из хаты выживает. Обер меня так по плечу похлопал и на следующий день лично в гости заявился. В хату заходить не стал, может, побрезговал, не знаю, но осмотрел тут все, потом Славка вызвал и сказал, что таких полицаев как он — свистни только и десяток набежит, а старый мастер у него один. Так и сказал — старый мастер, понимаешь? И Славко отстал. Только шипит, что обер уедет, а он останется, и тогда уже мне всё вспомнит.
— Немец, значит, от своего защитил, — невесело усмехнулся Илья.
— От своего, да, — поморщился Григорий Федосьевич. — Свои бывают такие, что ни управы на них, ни от них защиты. Ты слышал, что летом нашу штунду постреляли?
— Немцы?
— Да какие немцы?.. Мобилизовали в Красную армию хлопцев из здешних сел. А у нас же закон — оружие в руки не брать, живое не убивать. Но что им наш закон? Сказали, тех, кто не пойдёт, расстреляют сразу. И расстреляли. Отступали — хлеб жгли, чтоб немцам не достался, скотину резали, и людей как скотину. Чтоб немцам не достались, или как?
— Отец, они же дезертиры. Ты посмотри, какая война идёт. Я вот тоже мог… — Илья чуть не сказал, что после ранения мог уехать в тыл, искать пропавшую семью.
— Так не надо было доводить до войны. Газеты почитаешь — все грозные как бугай по весне, а как до дела, так своих людей им расстреливать надо, без этого победы не будет, да? Вот такие свои у нас. Ладно, с этим понятно, — Григорий Федосьевич внимательно посмотрел на Илью. — Теперь давай ещё раз про тебя поговорим. Может, нам и правда хату сменить, раз ты у нас теперь жить будешь? Я найду пустую где-то на отшибе, ближе к лесу, чтобы ты мог уходить и приходить, а то мы тут на виду совсем.
— Куда я буду уходить-приходить? — не понял Илья.
— Ну, к партизанам, или куда там, в лес… А лучше б ты у нас остался. Мы б тебя хорошо спрятали.
— Да какой лес, Григорий Федосьевич? — Илья догадывался, что тесть в его историю до конца не поверил и представил её как-то по-своему. — Мне в Киев надо срочно.
— Ты совсем сдурел, хлопец? — старик вскочил и изумлённо уставился на Илью. — Я же с тобой как с разумным человеком тут говорил, а ты что? Какой Киев? Ты точно из лесу вышел, будто вчера родился! Ты знаешь, что в Киеве творится?
— Всё я знаю, — Илья понять не мог, как вышло, что он сболтнул про Киев.
— А если знаешь, сейчас же, прямо здесь пообещай, что не пойдёшь туда. Это же могила для тебя, верная смерть!
— Отец, у меня задание. Совсем простое задание: прийти, забрать лекарства у одного доктора и уйти, — на ходу выдумывал Илья, чтобы успокоить старика. — На всё один день. Проскочу, как вареник по маслу.
— Вот дурак! Вот же ж, — не находил себе места тесть. — Другого послать не могли?!
— Больше некого было. А я город знаю.
— Ты знаешь, но и тебя знают!.. Здоровенный вырос, а мозгов, как у телёнка. И командиры твои дураки — такое придумали! Послушай меня, Илько, не ходи в Киев!
На рассвете Илья обнял Нину и Лизу.
— Ну хоть день ещё полежи, — уговаривала его Лиза. — Посмотри, как ты кашляешь.
— Спасибо, сестрички! Теперь знаю, у кого лечиться, когда заболею в следующий раз.
Стефания молча поцеловала наклонившегося к её кровати Илью и привычно трижды перекрестила.
— Держи свой сидор, — протянул ему мешок Григорий Федосьевич. Рюкзак, в котором путешествовал реб Нахум, Илья решил оставить. — Лизка тут собрала тебе.
Вдвоём они недолго постояли во дворе. Старик обнял Илью, хотел что-то сказать, но заставил себя промолчать. Огорчённо махнул рукой и тоже перекрестил на прощанье.
Выйдя на улицу, Илья вдруг ясно вспомнил, как после рождения дочки впервые приехал в Кожанку и как летним вечером под огромной луной шёл с Феликсой по селу.